оружие, по-прежнему верные священной клятве служить богу и царю. Львиноподобных преданных словно не коснулись лишения мучительного отступления, тело их и дух поддерживали дары могущественного Гехеба. Ушебти являлись десницей царя и, возможно, тем единственным, что еще объединяло армию после всего, что пришлось пережить.
Хашепра вздохнул, стряхнул грязь с ладоней и оглянулся на вход в пещеру, видневшийся в дальнем конце ущелья.
— Там внутри есть источник, хвала богам, — сказал он. — И восемь кувшинов зерна.
Акмен-хотеп с трудом скрыл разочарование. Сидевший рядом Мемнет молча заерзал на месте. За время кампании верховный иерофант сильно похудел. Его когда-то круглые щеки впали, а живот висел, будто полупустой мешок. Хотя Мемнет имел полное право требовать себе больше еды, чем остальные, жрец ел даже меньше, чем царь. Кошмарный переход через пески как будто сделал верховного иерофанта сильнее и увереннее, чем когда-либо раньше, и Акмен-хотеп внезапно обнаружил, что теперь, когда положение ухудшилось, он очень зависит от брата.
— Тайники становятся все меньше, — устало произнес царь.
Хашепра кивнул.
— Честно говоря, мне кажется, что бхагарцы не собирались дожить до возвращения и не беспокоились об обратной дороге, — сказал он. — Полагаю, мы опустошили их основные тайники по пути в Бел-Алияд, и все, что осталось, — это разбойничьи укрытия вроде этого.
Акмен-хотеп потер сморщенной рукой лицо и вздрогнул, задев воспаленные места на лбу и щеках.
— Восьми кувшинов хватит на пару дней, не больше. Далеко до следующего тайника?
Иерофант Гехеба поморщился и сказал:
— Три дня, может, чуть больше или чуть меньше. Но бхагарцы говорят, что он расположен к северу отсюда, а не к востоку.
— А ближайший на восток?
— Они говорят, что до того не меньше недели пути.
Царь покачал головой:
— Придется убить еще коней. Сколько их осталось?
Хашепра помолчал, пытаясь вспомнить. Мемнет поднял голову и хрипло кашлянул, прочищая горло.
— Двенадцать, — сказал он.
— Двенадцать из тысячи, — пробормотал Акмен-хотеп, с горечью думая об утраченном богатстве.
Отступление оказалось более разорительным, чем любое поражение в битве. Царь даже представить себе не мог, как город будет оправляться после этого.
— У бхагарцев по-прежнему двадцать, — заметил Мемнет. — Можно начать с них.
— Да они скорее отдадут правые руки, — отозвался царь. — Кони — это единственное, что обеспечивает нам их поддержку.
Хашепра опустился на корточки рядом с царем.
— Люди этого не поймут, — негромко произнес он. — Они и так уже ворчат, что бхагарцы кормят своих коней, в то время как армия голодает. Скоро тебе придется ставить часовых и возле них.
Акмен-хотеп встревоженно глянул на жреца и сказал:
— Что, все настолько плохо?
Хашепра пожал мощными плечами.
— Сложно сказать, — ответил он. — Мои послушники слышали разговоры. Люди голодны и боятся. Они не доверяют бхагарцам, и им не нравится, что ты их защищаешь.
— Но это же безумие! — прошипел царь. — Я их тоже терпеть не могу, но без них мы не выберемся из пустыни.
— Это не имеет никакого отношения к логике, о великий, — покачал головой Хашепра. — Сейчас люди вряд ли в состоянии рассуждать разумно.
— Нет, — вмешался Мемнет. — Дело не в людях. Это все Пак-амн. Он настраивает их против тебя, брат, а ты ему позволяешь.
Акмен-хотеп уставился в землю у себя под ногами и нахмурился. После той ночи в пустыне он почти не видел Мастера Коня. Юный аристократ держался в арьергарде, заявив, что должен находиться там на случай, если Нагаш нападет на колонну, но пока этого не случилось.
Хашепра с сомнением посмотрел на Мемнета и сказал:
— Возможно, Пак-амн и вправду наглец, но он не предатель. Он отлично служил царю после того, как мы выступили из Ка-Сабара.
— Правда? Интересно, — заметил верховный иерофант. — Ему нравится восхищение воинов, но он не желает делать ничего, чтобы помочь армии выжить. Предпринял он хоть какие-нибудь усилия для того, чтобы уменьшить недовольство людей?
На этот вопрос Хашепра ответить не смог. Акмен-хотеп упрямо выпятил челюсть.
— Мятеж не увеличит наши шансы выжить, — возразил он.
— Пак-амну не нужна армия. Его интересует трон, — сказал Мемнет. — И ему плевать, если даже он выйдет из пустыни один, лишь бы Ка-Сабар принадлежал ему.
— Довольно! — вспылил царь, резким жестом заставив брата замолчать. — Все это я уже слышал. Если Пак-амн надумал выступить против меня, пусть. А пока давайте вытаскивать все из тайника и пойдем дальше. Мы зря теряем драгоценное время.
Царь неуверенно поднялся на ноги. Ушебти, как один, тут же грациозно вскочили и пошли вслед за Акмен-хотепом, направившимся к колесницам. Хашепра задумчиво смотрел вслед царю.
— Происходит что-то зловещее, — произнес он. — Послушницы Неру обнаружили места, где их ночная защита повреждена. Кто-то ночами тайком уходит из лагеря, но пока часовые не сумели его поймать.
Мемнет напряженно взглянул на Хашепру.
— Ты сказал царю? — спросил он.
— Еще нет, — ответил жрец. — Боевой дух армии и так неустойчив. Я со своими послушниками потихоньку пытаюсь с этим разобраться. Скажи, у тебя есть хоть какие-то доказательства намерений Пак- амна?
— Нет, — покачал головой Мемнет. — Для этого Мастер Коня слишком умен. Мы можем лишь следить за ним и ждать, когда он соберется сделать решительный шаг. Боюсь только, что тогда времени у нас останется совсем мало, вот почему я и просил брата что-то предпринять, пока не стало слишком поздно.
Хашепра кивнул.
— Ну, по крайней мере теперь я знаю, на что обратить внимание. — Он поднялся на ноги. — Буду приглядывать за Пак-амном, надеюсь, пойму, что он задумал. Может быть, я сумею отыскать свидетельства против него.
— Буду молиться богам за твой успех, о святейший, — кивнул Мемнет, но особой надежды в его голосе не прозвучало.
Три дня спустя Хашепра погиб. Его, плотно завернутого в плащ, ранним утром нашли послушники. Размотав потертую ткань, они обнаружили гигантского скорпиона, угнездившегося в углублении между плечом и шеей жреца. Он был далеко не первым человеком, погибшим таким образом во время отступления, потому что дети Сокта с удовольствием поселялись среди живых и досаждали им своими ужасными жалами. От яда черного скорпиона тело становится неподвижным, как камень, и Хашепра умер в мучительном молчании, не в силах выдавить ни звука, пока яд прокладывал себе путь к его сердцу.
Известие о смерти Хашепры вселило в остальных воинов суеверный страх. Люди начали делать подношения Сокту из своего и так скудного рациона в надежде, что бог отравителей пощадит их. Акмен- хотеп пытался прекратить эту практику, доказывая, что страх уже сам по себе яд, но воины его не слушали и поэтому слабели все больше.
