— Господи! — воскликнула она, окончательно заинтригованная. — Вы родились богатым?
— Вовсе нет, — Эллиот открыл встроенный бар. — Что вы предпочитаете? Джин? Водку? Стакан белого вина?
— О… э… да, белое вино.
Он повернулся, достал бутылку рислинга из встроенного в стенку холодильника и открыл ее вполне умело, даже профессионально. Наполнив два стакана, принес их к софе.
Зачарованно она следила за каждым его движением. Эллиот двигался с неосознанной грациозностью и в то же время так… по-мужски.
— Я не родился богатым, — проговорил он, протягивая ей стакан и садясь перед уже потрескивающим огнем, — правда, был женат на богатой женщине…
Стакан слегка вздрогнул в руке Одри. Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами:
— Уж не хотите ли вы сказать, что женились на этой женщине ради ее денег?
Его лицо выразило явное недовольство самим собой.
— Нет, конечно. Пожалуйста, не думайте так. Я просто объяснил, откуда у меня столько денег. Понимаете, Мойра умерла. В конце прошлого года. От воспаления легких.
Одри была поражена тем, что кто-то мог умереть в наши дни от пневмонии, в мире, полном антибиотиков, и сказала об этом.
— В последнее время моя жена страдала от обширного склероза, — неохотно пояснил он, — и у нее развилось отвращение к врачам. Меня не было дома, когда она заболела тем, что посчитала гриппом. Друзья рассказывали, что она отказывалась вызвать врача. Когда я вернулся домой, она была уже очень больна. Я поспешно отвез ее в больницу, но она сгорела за несколько часов.
— Как это, наверное, было тяжело для вас, Эллиот, — прошептала Одри.
Ему, казалось, стало не по себе от ее сочувствия, пальцы его сильно сжали стакан, когда он хрипло проговорил:
— Да, нелегко…
Одри подумала о том, какое опустошительное ощущение было бы у нее в такой ситуации. Впрочем, любая неожиданная смерть всегда опустошительна. Ничто не может подготовить человека к открытой ране в жизни, когда внезапно оказалась вырванной из жизни его любимая.
Одри отдавала себе отчет, что заплачет, если будет продолжать думать в том же духе. Огромным усилием воли она взяла себя в руки, выпрямила плечи и сделала успокоительный вдох. Только тогда она заметила, что Эллиот пристально наблюдает за ней с задумчивым выражением на лице. Она поспешно подняла стакан и отпила глоток, смущенная его испытующим взглядом.
— У вас… не было детей? — спросила она. Мышцы на его лице напряглись.
— Нет. У Мойры не могло быть детей. Однако… не могли бы мы сменить тему? — требовательно попросил он.
— Да-да, разумеется, — она почувствовала некую вину за свое поведение.
Он, очевидно, очень любил свою Мойру. И ее ему очень не хватало. Она замолчала, ощущая неловкость.
— Расскажите мне о Расселле, — попросил он наконец.
Она содрогнулась:
— Нужно ли?
— Я думаю, это было бы неплохо, — сухо обронил он. — Может быть, я смогу представить его вам в ином свете, показать таким, каков он есть на самом деле — человеком, не заслуживающим сердечной боли.
— Поверьте мне, я в этом уже сама разобралась.
— А что ваш отец? Она нахмурилась:
— При чем тут отец?
— Он знал, что вы дружили с этим парнем? В груди ее образовался ком.
— Да.
— И он одобрял это?
Она пожала плечами, пытаясь отделаться от внезапного внутреннего напряжения.
— Он, казалось, был доволен тем, что наконец-то какой-то мужчина обратил на меня внимание. Мой папа один из тех мужчин, которые считают, что женщины должны выходить замуж. Он боялся, что я засижусь в старых девах, — заключила она с горьким смешком.
— Ну это-то в любом случае ерунда! В наши дни женщинам незачем выходить рано замуж. Да и вообще не обязательно. К тому же, вы еще слишком юны.
На следующей неделе мне будет двадцать один.
Он сухо рассмеялся:
— Совсем старушка…
— Это действительно так, если взглянуть на вопрос моими глазами. Лавиния постоянно говорит, что с деньгами даже дурнушка может смотреться неплохо, пока она молода, но после определенного возраста уже ничто не поможет.
Одри поразила ярость, сверкнувшая в его глазах.
— А кто такая, эта Лавиния? — проскрипел он.
— Моя мачеха.
— Ваша мачеха?.. — одна из его темных бровей насмешливо приподнялась. — Ваша мачеха говорит вам, что вы непривлекательны?
Одри поняла, о чем он подумал. Что Лавиния была пошлой злой ведьмой, какими обычно бывают все мачехи.
— Нет-нет, Лавиния не так жестока. Она добра ко мне. И очень старается помочь мне с моей прической и с моей одеждой. Но я, похоже, невезучая… Ничто, кажется, не годится для меня.
Произнося все это, Одри видела, что Эллиот новее не был в этом убежден.
— А сколько лет вашей мачехе? — поинтересовался он, окидывая ее непроницаемым взглядом. — Той самой, которая помогает вам с прической и одеждой?
— О, ей уже около сорока. Но выглядит она моложе. Она очень красива и очень уверена в себе.
Одри не смогла удержаться от завистливого вздоха. Ей иногда хотелось выглядеть хоть наполовину так великолепно, как могла выглядеть Лавиния.
— Не знаю, с чего вы взяли, Одри, что вы непривлекательны, — промолвил Эллиот.
Внутри нее вспыхнуло гневное возмущение.
— Пожалуйста, не льстите мне, Эллиот, — в этом нет необходимости. Я знаю, что я из себя представляю и как выгляжу.
И здесь она уже не могла сдержать копившиеся в ней слезы. Они заполнили ее глаза и стали скатываться по бледным щекам. Недовольная собой, Одри попыталась сдержать рыдания, и это ей удалось. Она поставила стакан с вином на пол и спрятала лицо в свои руки. Но плечи предательски вздрагивали, и она не могла даже представить, как жалко выглядела, сгорбившаяся и молча заливающаяся горькими, отчаянными слезами.
— Не надо, Одри, — почти простонал Эллиот и, поставив свой стакан, обнял ее. Почти автоматически ее руки обвились вокруг его мощного торса.
Когда же рука Эллиота поднялась и погладила ее волосы, то его ответное желание застало ее врасплох. Несмотря на свои страдания, Одри откликнулась на его прикосновение и, когда он зашептал сладкие слова утешения, задрожала от тайного наслаждения.
— Вы прекрасно выглядите, Одри. Я совсем не льщу вам…
Как это случилось? В следующий момент он поднял ее залитое слезами лицо, и его губы накрыли ее рот. Одри замерла на секунду, но его губы были такими мягкими и утешающими, такими ласковыми и сочувствующими… Она выдохнула, ее собственные губы разжались, а ее руки обвились вокруг его шеи.
В этот момент характер поцелуя изменился: рот Эллиота стал твердым и требовательным, его руки крепко сжали ее. Он широко раздвинул ее губы и глубоко внедрил между ними свой язык.
Одри в шоке вздрогнула всем телом и начала бороться с ним, ее кулачки в панике забарабанили по его груди.
