тебя несчастной. Я не буду настаивать, чтобы мы переехали… Мы можем быть вместе, Серина. Поверь мне, любимая, и скажи «да».
Серина на долгое мгновение закрыла глаза. Когда она снова взглянула на Николаса, они были полны слез.
Мужчина решил, что это слезы счастья.
Но он ошибся.
— Ох, Николас… Если бы только ты сделал мне предложение двадцать лет назад! Или той ночью в театре! Или хотя бы вчера! Вчера я бы сказала «да». Хотя, конечно, это было бы огромной ошибкой. Сегодня я поняла, что мы не можем пожениться. И отношений строить не будем. По крайней мере, не здесь.
— Что?! Но почему?!
— Потому что я просто этого не выдержу.
— Чего не выдержишь?
— Я не могу все время бояться, что правда выплывет наружу. Было достаточно мучений, когда я была замужем за Грегом. Но тогда мне удалось справиться с собой, потому что тайна принадлежала только мне. Я чуть не умерла сегодня, когда проболталась. И сейчас я чувствую себя больной, даже просто думая об этом. Если Фелисити узнает, что Грег не был ее настоящим отцом, она меня никогда не простит. Будет ненавидеть. Я не могу рисковать этим, Николас. Как бы сильно тебя ни любила. Прости меня.
Николас просто сидел рядом с ней. Пораженный, раненный в самое сердце. Уничтоженный.
Он попытался найти верные слова. Задать нужные вопросы.
— Когда ты сказала, что не можешь строить со мной отношения здесь, что ты имела в виду?
— Ты прекрасно понимаешь, что я хотела сказать. Я буду иногда приезжать к тебе, но я не хочу, чтобы ты сюда возвращался. Потому что однажды кто-то из нас может что-то ляпнуть при Фелисити — при ком угодно! Как сегодня.
Умом Николас понимал, что Серина говорит здравые вещи. Но его сердце протестовало.
— Я предложил тебе выйти за меня замуж, — с горькой обидой произнес он. — И вот чем ты мне отвечаешь? Что ж, прости меня, Серина, но меня не устроит пара грязных выходных тут и там. Я люблю тебя и хочу быть рядом. И очень люблю свою дочь. Я дал слово ничего не рассказывать Фелисити и не нарушу его. Но мне хотелось видеть, как она взрослеет. И похоже, ты хочешь мне в этом отказать.
— Николас, я… я…
— Больше ни единого слова, — оборвал Серину Ник. — Тема закрыта. Между нами все кончено. Я буду ждать на улице. Когда Фелисити закончит здесь свои дела, отвезу вас домой и попрощаюсь. В ее присутствии. Так я хотя бы смогу быть уверен, что не наговорю лишнего. Нет, Серина! — рявкнул Ник, когда женщина снова открыла рот. — Не сотрясай воздух. Я всегда был очень прямолинейным человеком, мой мир делится только на черное и белое. Ты не любишь меня так, как я тебя. Никогда не любила. Так что, пожалуйста, давай оставим все как есть. — С этими словами Ник резко развернулся и вышел из больницы.
Серина смотрела ему вслед. Сердце словно превратилось в кусок свинца. «Он не всерьез, — убеждала она себя. — Ник просто сердится на меня. Он не может говорить так всерьез».
К своему отчаянию, Серина поняла, что Николас был ужасающе серьезен.
Он отвез их домой и попрощался. Фелисити очень расстроилась, узнав, что он уезжает из Порт- Макуайр на следующий день.
— А я надеялась, что вы останетесь на Рождество! — воскликнула она. — Мам, скажи, что он должен остаться!
Серина только покачала головой. Она уже поняла, что Николас не передумает. К тому же не могла поручиться за себя.
— Мне нужно ехать, Фелисити, — произнес мужчина, быстро обняв свою дочь. — У меня есть дела в Нью-Йорке, милая. Шоу должно продолжаться. Присматривай за своей мамой. И передай привет миссис Джонсон.
Фелисити махала ему с крыльца. Ее улыбка угасла, как только Николас скрылся из вида.
Серина как раз успела добежать до укрытия, когда полились слезы.
Не в последний раз она так плакала.
Потом Серина ревела, когда Фелисити позвонили из Сиднейского аэропорта. И снова, когда поехала в Порт-Макуайр за подарками на Рождество. И еще раз, когда ехала мимо того места, где Николас свернул на обочину и поцеловал ее.
Серина с ужасом ждала Рождество, потому что в этом году праздник проходил у Хармонов. В том самом доме, где когда-то жил Николас. Серина ухитрялась держать себя в руках весь день до тех пор, пока родители Грега не попросили Фелисити сыграть на бис те произведения, которые она исполняла на конкурсе… на старом пианино Николаса.
Женщина начала плакать, стоило ее дочери прикоснуться к клавишам. И не смогла остановиться.
К счастью, родители Грега не связали ее слезы с Николасом. Они подумали, что Серина до сих пор скучает по их сыну.
В конце концов ей пришлось отправиться домой, где расстроенная Фелисити потребовала ответа.
— Дело в Николасе, да? — спросила она, когда Серина наотрез отказалась рассказывать, в чем дело. — Он опять разбил твое сердце, как и раньше, мне бабушка рассказывала. Ты его до сих пор любишь, да?
Серина не смогла заставить себя солгать.
— Да, — сломленно призналась она. — Да, я его люблю.
— Значит, он тебя не любит?
— Любит. Очень сильно.
— Тогда зачем Николас поехал в Нью-Йорк?!
Серина пристально посмотрела в глаза своей дочери.
— Потому что я его попросила, — призналась она.
— Мама! Но почему?!
— Потому что я боялась…
— Чего?
На лице Серины было написано страдание.
— Я не могу тебе рассказать.
— Конечно, можешь! Ты всегда говоришь, что мы можем рассказать друг другу все что угодно.
— Если расскажу, ты меня возненавидишь.
— Я не смогу тебя ненавидеть. Ты ведь самая лучшая мама на всем белом свете!
— О боже, боже…
— Мам, — твердо произнесла Фелисити. — Ты должна рассказать мне, почему ты так несчастна. Мы вместе разберемся.
Осмелится ли она пойти на это?
Серина подумала о Николасе, который остался в Нью-Йорке совсем один. Он так хотел стать частью их жизни… Потом подумала о себе, о том, как проживет остаток своих дней, чувствуя себя такой же несчастной. Теперь Серине было еще хуже, чем когда она скрыла правду от Грега перед свадьбой.
Больше никакого чувства вины, наконец решила она. Никаких секретов.
Произнеся про себя коротенькую молитву, Серина начала говорить…
Глава 22
Когда Николас вышел из машины перед домом, где находилась его квартира, снег перестал падать, но было по-прежнему очень холодно.
— Не знаю, как ты это выносишь, Майк, — произнес он, обращаясь к швейцару, поспешившему открыть дверь.
— Привык, мистер Дюпре. Правда, я родился в Нью-Йорке. Я ж не австралиец вроде вас. Лучше
