волосы начали подсыхать, я увидела в разрисованном зеркале, среди зеленых холмов и тигровой листвы, сияющую гриву цвета белого пепла.
Мать что-то сделала не так. Или ошиблась машина, составлявшая схему цветосущности? Или естественный цвет с возрастом изменился сам? Должно быть так оно и есть, потому что...
– О-о, - произнесла я, гладя свои волосы, - они стали красивыми. Они никогда такими не были.
– А они ведь твои собственные, - добавил он.
Я надела одно из самых старых своих платьев, которое подарила мне Египтия, раньше его носила она. Деметра и я считали, что оно мне не идет, но я оставила его из-за ткани, которая становится то белой, то голубой, то бирюзовой, в зависимости от того, как падает свет. А сегодня оно отлично сидело, и я отважилась надеть куртку с павлинами, и она тоже прекрасно выглядела на мне. Я была стройной и высокой. А волосы излучали лунный свет. И я заплакала.
– Извини, я не знаю, с чего это вдруг...
– Знаешь, - сказал он и прижал меня к себе, так что я начала смеяться. - Бедная Деметра.
– Не понимаю.
– Если я скажу, что очень голоден, ты мне не поверишь?
– Нет. Говори, почему ты считаешь, что она бедная.
– Да ты и сама понимаешь. Посмотри на свои волосы и подумай, в чем тут дело.
Но я была опьянена и взбудоражена. Поэтому отбросила все мысли и заторопила его из дому, мы прошли по хорошо знакомым теперь улицам и на единственном в Южном Арборе частично действующем эскалаторе поднялись к платформе флаера.
Мы полетели в центр. Я не боялась, что кого-нибудь встречу. Может быть, даже хотела этого. В конце концов, кто меня знает? (И я забыла, что он сказал).
Когда мы сидели в Ханчер-Энд-Ансере и ели бифштексы и жареный картофель, нарезанный крошечными кусочками в виде звезд, я подумала: теперь мне можно позвонить им всем. Египтии, Кловису. Матери. Вино было красным. Оно подходило к его волосам, но это мало интересовало его, как и собственное обаяние.
Мы отправились домой пешком через весь город.
Ветер срывал с листьев последние листья, и они хрустели у нас под ногами. Улицы, прилегавшие к Олд- Ривер, опять были перекрыты, туда не пустят, пока не купишь пахучую кислородную маску - совершенно бесполезную возле контрольных ворот. Мы неторопливо прошли через Пэйшенс Мэйдель Бридж, хотя там висело объявление 'Идите быстрее' и уличных артистов не было. Без всякой причины мы с ним вдруг начали петь дурацкие песни, которые сочиняли на ходу про зубастых рыб в багровой воде. Поймать одну для кошки - беда! рыба съела мою кошку - да! - достать для рыбы шкур - научить ее говорить 'мур-мур' - ну, разве это не кошка, чего смеетесь? - Кошкорыба - важная персона.
Когда сошли мы с моста и двинулись по Восточному Арбору, я увидела двух уличных артистов. Они не работали, а сидели на коврике, парень и девушка, и жевали чипсы, которые доставали из фунтика, лежащего на гитаре с тремя порванными струнами.
Несмотря на свою недавнюю готовность встретить прежних знакомых, я колебалась. Потому что это были Джейсон и Медея.
Однажды, год назад, они уже этим занимались. Идея была такова. Джейсон пел, причем довольно плохо, а Медея обходила толпу с тарелкой, если набиралось хоть несколько человек без всякого слуха, а чаще просто стояла среди прохожих. И между делом залезала в карманы. Наконец, ее на этом поймали. Оба были несовершеннолетними, но отцу пришлось заплатить солидный штраф.
– Что случилось? - спросил Сильвер, почувствовав, как я замедлила шаг.
– Я их знаю и не люблю.
Когда мы заговорили, Джейсон поднял глаза и посмотрел прямо на меня. На лице было написано изумление. Он легонько пихнул локтем Медею. Теперь две пары глаз уставились на меня почти с одинаковым выражением. Обойти их было никак нельзя. Знали ли они про Сильвера? Про нас с Сильвером? Или нет?
– Привет, Джейн, - сказала Медея.
– Привет, Джейн, - сказал Джейсон.
Я взглянула на них и промедлила с ответом, держась за руку Сильвера эта сильная рука была мне поддержкой в любой ситуации.
– Привет, - ответила я. И сразу невозмутимо: - Разве мы знакомы?
Джейсон засмеялся.
– По-моему, да.
– По-моему, тоже, - проговорила Медея. - Тебя зовут Джейн, не так ли?
– Выбеленные волосы тебе весьма идут, - сказал Джейсон. - И диета пошла на пользу. Мать знает?
Значит, им не сказали, что я ушла из Чез-Стратоса. Или они...
– Хорошо провели вечер? - задала я вежливый вопрос.
– Лохов хватало, - отозвалась Медея.
Джейсон ухмыльнулся. Эта ухмылка относилась не к Сильверу. Вдруг его губы дрогнули.
Я взглянула на Сильвера. Таким я его еще не видела: лицо, как металлическая маска, глаза горят, непроницаемые, грозные. Опять переключение схем.
– Кто этот шикарный дружок-актер? - спросил Джейсон, и его голос прозвучал далеко не так уверенно, как обычно. - Или просто записной остряк?
– А мать знает? - повторила Медея. Я не нашлась, что ответить, а Сильвер сказал им учтиво, но в то же время убийственным тоном:
– Вы только что уронили кусок чипса в корпус вашей гитары: ни тому, ни другому это на пользу не пойдет.
– О, спасибо за заботу, - проговорил Джейсон.
– Лично мне не нравится серебряный грим, - сказала Медея. - Это для какой пьесы? Или вы сейчас без работы? Должно быть, вам приятно было повстречать Джейн.
– Да, Джейн очень богата, не так ли? - снова заговорил Джейсон.
– Да и мы, конечно, тоже. Но мы не водим дружбы с безработными актерами.
– Но Джейн такая тряпка, - сказала Медея.
– К счастью для вас, - это уже Джейсон.
Они замолчали, высказав все, что думали по этому поводу.
Мне было наплевать на них, но все же это было ужасно. Я не смотрела на Сильвера. На запястье я чувствовала жесткий вышитый обшлаг его рубашки, которую мы купили три дня назад. Нам следовало просто повернуться и уйти, но Сильвер считал иначе.
Вдруг я увидела, что происходит с Джейсоном и Медеей, и была этим заворожена. Они корчились, буквально физически корчились, не сводя с него своих маленьких твердых глаз, скользя ими по нему. Лицо Медеи страшно пожелтело, а сожженные солнцем глаза Джейсона стали совсем красными. Я никогда их такими не видела, даже в детстве. Трясущиеся руки неловко тянулись к чипсам, а спины их затвердели, будто их схватил страшный паралич. К Сильверу я больше не оборачивалась. Я поняла, что это тот самый уничтожающий взгляд, о котором он говорил, как о чем-то незначительном. Теперь он был испробован на них и, будто радиоактивный луч, беспощадно заставлял их усыхать под ним.
Наконец, Медея все-таки выдавила дрожащим голосом:
– Почему он не перестанет смотреть? Он не знает, как это невыносимо! Заставь его остановиться!
Но вдруг Джейсон вскочив на ноги и, забыв про гитару, украденный заработок, про чипсы и даже про Медею, проскользнул мимо меня и поспешно запрыгнул на эскалатор, ведущий вверх к мосту. Медея в безмолвном неистовстве схватила деньги и гитару и понеслась вдогонку. Я почувствовала, что Сильвер обернулся посмотреть на них, и сама повернула голову. Медея тоже разок обернулась, а Джейсон ни разу. Она была уже наверху эскалатора. Ее лицо стало жестким треугольником из костей, изо рта вылетели шипящие звуки, или это так казалось. Потом она бросилась за Джейсоном.
Я была потрясена. Я стояла, не шевелясь, пока Сильвер не обхватил меня рукой.
Я знала, что его лицо уже изменилась, поэтому подняла на него глаза.
