— Эй, я с вами!
Когда Уолтер нас догнал, Джим завёл с ним светский разговор.
— Тут живёт злой дух, — сказал он, показывая на дом Рэдли. — Слыхал про него?
— Как не слыхать, — ответил Уолтер. — В первый год в школе я чуть не помер — наелся орехов. Говорят, он их нарочно отравит да и кидает через забор.
Сейчас, когда мы шли втроём, Джим вроде совсем не боялся Страшилы Рэдли. Даже расхвастался.
— Один раз я подошёл к самому дому, — сказал он Уолтеру.
— Некоторые подойдут один раз к самому дому, а потом мимо и то бегом бегают, — сказала я облакам в небе.
— Кто это бегает, мисс Придира?
— Ты бегаешь, когда один.
Пока мы дошли до нашего крыльца, Уолтер и думать забыл, что он Канингем. Джим побежал на кухню и сказал Кэлпурнии, чтоб поставила лишнюю тарелку: у нас гость. Аттикус поздоровался с Уолтером и завёл разговор про урожай, а мы с Джимом ничего в этом не понимали.
— Я ведь почему сижу в первом классе, мистер Финч, мне каждую весну надо помогать отцу собирать хлопок, но теперь у нас ещё один подрос, тоже может работать на плантации.
— Вы за него заплатили меру картофеля? — спросила я.
Аттикус поглядел на меня и покачал головой.
Уолтер стал накладывать себе еду, и всё время, к нашему с Джимом удивлению, они с Аттикусом разговаривали, как равные. Аттикус толковал что-то про фермерское хозяйство, и вдруг Уолтер прервал его и спросил, нет ли у нас в доме патоки. Аттикус позвал Кэлпурнию, и она принесла кувшин с патокой. Она стояла и ждала, пока Уолтер нальёт себе. Уолтер стал лить патоку на овощное рагу и на мясо. Он бы, наверно, и в стакан с молоком налил, но тут я спросила, что это он делает.
Он быстро отставил кувшин, даже серебряная подставка звякнула, и зажал руки в коленях. И понурился.
Аттикус посмотрел на меня и опять покачал головой.
— Так ведь он весь свой завтрак утопил в патоке, — сказала я. — Он всё залил…
Тут-то Кэлпурния потребовала меня на кухню.
Кэлпурния была в бешенстве, а в бешенстве она всегда начинала говорить неправильно. В спокойном состоянии она разговаривала ничуть не хуже самых грамотных людей в Мейкомбе. Аттикус говорил — Кэлпурния образованнее почти всех цветных.
Она поглядела на меня, скосив глаза, и морщинки между бровей стали заметнее.
— Может, кто ест и не так, как мы, а всё одно за столом над ними не насмешничай, — яростно зашептала она. — Этот малый — твой гость, захочет — пускай хоть скатерть жуёт, а ты знай помалкивай. Поняла?
— Да он не гость, Кэл, он просто Канингем…
— Не мели языком! Какое твоё дело, кто он есть! Пришёл в дом — значит гость, и нечего нос задирать, смотри ты, какая важная выискалась! Родные твои, может, и получше Канингемов, да только ты их срамишь! Не умеешь вести себя за столом — ешь в кухне!
Увесистым шлепком Кэлпурния подтолкнула меня к дверям столовой. Я забрала свою тарелку и доела завтрак в кухне — хорошо, хоть не пришлось после такого унижения сидеть вместе со всеми. Кэлпурнии я сказала — ладно же, пускай только отвернётся, вот пойду и брошусь в Заводь, тогда пожалеет. И потом, она уже меня сегодня втравила в беду, это всё она виновата, зачем учила меня писать.
— А ну-ка помолчи! — сказала Кэлпурния.
Джим и Уолтер ушли в школу, не дождавшись меня, — стоило задержаться и потом нестись одной во весь дух мимо дома Рэдли, лишь бы открыть Аттикусу глаза на злодейства Кэлпурнии.
— И вообще она любит Джима больше меня, — сказала я под конец и предложила Аттикусу сейчас же её прогнать.
— А ты не замечаешь, что Джим доставляет ей вдвое меньше хлопот? — сурово сказал Аттикус. — Я не намерен расставаться с Кэлпурнией ни сейчас, ни потом. Мы без Кэл дня прожить не можем, ты об этом когда-нибудь думала? Так вот, подумай, как она о тебе заботится, и изволь её слушаться. Поняла?
Я вернулась в школу и сидела и ненавидела Кэлпурнию, как вдруг мои мрачные мысли прервал отчаянный крик. Я подняла голову. Посреди класса стояла мисс Кэролайн, её всю перекосило от ужаса. За перемену она, видно, немного пришла в себя и взялась учить нас дальше.
— Живая! Живая! — визжала она.
Все мальчишки разом кинулись ей на выручку. Господи, подумала я, мыши испугалась! Чарли Литл, по прозвищу Коротышка, человек на редкость снисходительный ко всякой живой твари, спросил:
— Куда она побежала, мисс Кэролайн? Говорите скорей! Закрой-ка дверь, — велел он мальчишке, сидевшему за ним, — сейчас мы её изловим. Скорей, мэм, скажите, куда она побежала?
Мисс Кэролайн показала трясущимся пальцем не на пол и не на свой стол, а на какого-то незнакомого мне верзилу. Коротышка нахмурился, но спросил мягко:
— Это вы про него, мэм? Ясно, он живой. Он вас напугал, что ли?
— Я прохожу, а у него по волосам ползёт… прямо но волосам ползёт… — еле выговорила мисс Кэролайн.
Коротышка расплылся до ушей.
— Ничего страшного, мэм. Эка невидаль — вошка! Садитесь спокойно за свой стол и поучите нас ещё малость.
Коротышка тоже, как многие мейкомбские жители, не знал, когда ему в следующий раз случится поесть, зато он был прирождённый джентльмен. Он взял мисс Кэролайн под локоть и отвёл к учительскому столу.
— Вы не беспокойтесь, мэм, — сказал он. — Вошек бояться нечего. Сейчас я вам принесу воды попить.
Хозяина вошки весь этот переполох нимало не встревожил. Он почесал голову, нащупал непрошеную гостьи; и двумя пальцами извлёк её на свет божий.
Мисс Кэролайн не сводила с него расширенных от ужаса глаз. Коротышка принёс ей воды в бумажном стаканчике, она с благодарностью выпила, и к ней, наконец, вернулся дар речи.
— Как тебя зовут, дружок? — кротко спросила она.
Верзила захлопал глазами.
— Кого, меня?
Мисс Кэролайн кивнула.
— Баррис Юэл.
Мисс Кэролайн заглянула в список.
— У меня тут числится Юэл, а имени нет. Как пишется твоё имя?
— Не знаю. Дома меня зовут Баррис — и всё.
— Ну хорошо, Баррис, — сказала мисс Кэролайн. — Я думаю, мы тебя на сегодня освободим от занятий. Поди домой и вымой голову.
Она достала из ящика стола толстую книгу, перелистала и с минуту читала про себя.
— Хорошее домашнее средство от… Баррис, поди домой и вымой голову дегтярным мылом. А потом протри кожу керосином.
— Для чего это?
— Чтобы избавиться от… от вшей. Понимаешь ли, Баррис, от тебя могут заразиться другие дети, ты ведь этого не хочешь, правда?
Баррис встал. Первый раз в жизни я видела, чтоб человек был такой грязный. Шея тёмно-серая, руки шелушатся, под ногтями траур. Умыта у него была только самая серединка лица, величиной в ладонь. Раньше его никто не замечал — наверно, потому, что всё утро класс развлекали мы с мисс Кэролайн.
— И, пожалуйста, Баррис, — прибавила мисс Кэролайн, — прежде чем прийти завтра в школу, обязательно прими ванну.
Верзила захохотал.
