материала и несколько предметов колдовского культа. Жители близлежащих деревень приходили к монаху с просьбами излечить болезни или дать совет. Один или два раза в году он обходил окрестные поля, чтобы помолиться о будущем урожае и о том, о чем просили селяне, — чаще всего о дожде или солнце. В благодарность люди давали нужные ему вещи — веревку или глиняный горшок и каждые несколько дней оставляли недалеко от его жилья горшочек с медом, каравай хлеба или корзинку с фруктами. Близко к пещере никто не подходил. Люди останавливались неподалеку на склоне холма, окликая монаха. Ведь отшельник не всегда был один в своем жилище. Иногда к его пещере приходили дикие животные: волки, медведи и даже львы. Святой человек не боялся их. Звери доверяли ему и преданно смотрели на него золотистыми глазами.
В ночь, когда горел Зояд, монах почувствовал запах дыма и услышал отдаленный грохот. Он поднялся на вершину холма и увидел на горизонте зарево. Луна казалась голубой из-за дыма. Над головой монаха пролетела огромная птица, ее крылья, хлопая, издавали звук, похожий на смех и треск сухих костей.
Монах не спал всю ночь. Ближе к рассвету он задремал, а может, просто впал в транс. Он увидел дым у горизонта, там, куда уводила длинная мощеная дорога, ведущая в Зояд, услышал лай шакалов. И тут рядом с ним в придорожных кустах пронзительно заплакал ребенок. Монах очнулся и заспешил вниз с холма в сторону города.
Когда он добрался до дороги, уже поднялось солнце. Дорога была совершенно пустынной.
Три шакала склонились над телом старой женщины, а рядом с ней на дороге монах заметил золотой ножной браслет, за ненадобностью отброшенный шакалами. Затем отшельник увидел четвертого шакала, державшего в пасти маленькое тельце ребенка.
Младенец уже не кричал, но обладавший большой наблюдательностью отшельник почувствовал, что ребенок еще жив.
Остановившись, монах спокойно сказал шакалу:
— Брат мой, не хочу обвинять тебя, но малыш еще жив, и ты не имеешь на него права.
Шакал насторожился, и его взгляд встретился со взглядом отшельника. Неизвестно, что сказал зверю взгляд монаха, но шакал с большой осторожностью положил младенца на землю и побежал к остальным, чтобы разделить с ними грязную, но честную трапезу.
Монах поднял младенца, осмотрел его раны, прикрыл своим плащом и заспешил домой. В пещере он постарался выправить сломанные ручки ребенка, смазал мазью ужасные раны на его лице и дал выпить лекарства, смешанные с козьим молоком. Отшельник знал свое дело. Исполненный состраданием, он не терял времени даром, поскольку понимал, что младенец находится на грани жизни и смерти. Монах делал все, что мог, и верил, что боги помогут ему.
В детстве дочь Зорашада была очень счастлива, как бы странно это ни казалось. Жизнь в пещере шла размеренно, время текло незаметно. Девочка не проводила его зря: она научилась у монаха чистому земному волшебству. Узнала она и про другие виды магии. Например, она твердо усвоила, что лучше избегать колдовства или черной магии, к которым люди прибегают с риском для разума, души и жизни. Девочке колдовство и черная магия представлялись мрачными дверьми, вечно закрытыми, в которые не хотелось ни стучаться, ни подбирать к ним ключи.
Она ничего не знала о себе, как это обычно случается с детьми, лишенными общения с внешним миром. Девочка не думала о том, как выглядит. Она привыкла слушать, смотреть и думать только об окружающих ее предметах. Дочь Зорашада никогда не смотрелась в зеркало, не видела свое изуродованное лицо, не плакала в ужасе, разглядывая свое покрытое шрамами искалеченное тело. И все же жестокая судьба оставила ей большие красивые глаза и рыжие волосы. Несмотря на искалеченные руки, тело девочки было прекрасно, хотя она не сознавала и этого. Правда, иногда эти руки, искривленные, как зимние деревья, болели, но малышка ни разу не плакала. За свою короткую жизнь девочка редко страдала, и в эти мгновения рядом всегда были добрый монах со своей целебной мазью. Девочку окружали стихии природы, солнце, снег, тень, ветер, чистая вода, качающаяся на ветру трава. Ее жизнь проходила за сбором трав, произнесением заклинаний, спокойными часами учебы. Ночью она засыпала в теплой полутьме, озаренной красными углями в очаге и мягко тлеющими золотыми угольками глаз диких зверей.
Иногда монах уходил, оставляя свою воспитанницу следить за домом и ухаживать за животными. Она никогда не разговаривала ни с кем, кроме монаха. Монах знал, что общение с людьми принесет ей только вред. Когда мужчины или женщины приходили в пещеру за помощью, девочка подглядывала за ними сквозь занавеску. Она росла невинным и милым созданием. Несмотря на телесную ущербность, девочка сохранила способность мыслить и имела открытое сердце. Ведь ее никогда не дразнили, над ней никогда не смеялись. Только любили.
И вот дочери Зорашада исполнилось пятнадцать. Монах отправился в деревню молиться об урожае. Девушка смешивала травы в пещере, когда услышала топот копыт. Прежде никто не приходил сюда в отсутствие монаха, потому что деревенские жители знали, когда его нет, и боялись пещеры и ее диких зверей. Но на этот раз приехавшие были не из близлежащей деревни.
У пещеры стояли десять нетерпеливых лошадей, белой и черной масти, в золотых и серебряных попонах. Всадники были разодеты в шелка, их одежды сверкали драгоценностями — яркими, как луна. А юноша, лошадь которого стояла впереди, походил на бога.
Девушка не ожидала, что юноша заговорит. Она думала, что он просто проедет мимо, как солнце, которое никогда не общается с миром.
Но юноша насмешливо воскликнул:
— Эй, отшельник! Выйди и вылечи нас! Потому что мы больны!
Вся компания оглушительно засмеялась. Дочь Зорашада взглянула на юношу сквозь занавеску, и новое, незнакомое раньше волнение охватило ее. Она поняла, что юноша приехал сюда только для того, чтобы посмеяться над стариком. Но это не мешало ей восхищаться внешностью незнакомца. Красивый юноша тем не менее состоял из плоти и крови и совсем не был богом. Девушку охватил восторг. Ей страстно хотелось боготворить молодого человека на белой лошади.
Словно зачарованная, не сознавая, что делает, она, вся обратившись в слух, зрение и поглощенная своими мыслями, вышла из пещеры и встала на откосе, глядя на молодого всадника.
Ее уродство было настолько страшным, что кавалькада в испуге попятилась. Но прекрасный юноша — король и сын короля — понял, что это некрасивое создание просто калека. Он снова засмеялся.
— Боги Верхнего Мира, защитите нас! — воскликнул он. — Что это за привидение?
Но, увидев, что взгляд больших красивых глаз девушки прикован к нему, почувствовал себя неловко и спросил:
— Почему ты так смотришь на меня, глупое чудовище?
— Ты очень красивый, — ответила она. Она говорила спокойно и без смущения, не думая оправдываться. Но всадник из свиты короля воскликнул:
— Не доверяй ей. Она хочет погубить тебя, мой господин, сделать тебя таким же отвратительным, как она сама. Это демонесса, у нее дурной глаз. Посмотри, у нее руки выкручены, как палки.
И тут король вынул плетку и хлестнул несчастную по щеке. Дочь Зорашада упала, даже не вскрикнув.
— Еще один шрам не испортит тебя, — сказал ей король. — А в дальнейшем надевай на лицо маску, ведь от одного твоего вида могут прокиснуть вино в бурдюке и коровье молоко. И все зеркала на земле разобьются.
Талант девушки заключался в том, что она схватывала все на лету. Так было и на этот раз.
Король ускакал в лес вместе со своими друзьями охотиться на оленей. Дочь Зорашада осталась лежать на земле. Ее рассеченная щека ныла от удара плетки. Но еще сильнее болело ее сердце, раненное жестокими словами юного короля.
Так и нашел ее монах, вернувшийся в сумерках с факелом.
Он увидел, что случилось несчастье, и понял его причину. Монах и так слишком долго скрывал от девушки правду. Теперь же он состарился, да и в конце концов, не мог же он оберегать ее вечно. Монах ни о чем не стал спрашивать, лишь погладил ее по голове, а затем вошел в пещеру и разжег огонь. Несчастная последовала за ним и спросила:
— Почему ты никогда не говорил мне, какая я?
— Ты такая, как есть. Что еще тебе нужно знать? — отозвался монах.