Амрек коснулся своей руки, скрытой черной перчаткой, с темно-синим камнем в перстне, неумолимо охватывающем слишком толстый мизинец. Уже в восемь лет он знал, как могущественна Повелительница Змей и как мало любят его боги Дорфара.
— Вы не любите слабых, — укорил он их.
Даже их тень сокрушала его, давила на него, уничтожала его.
Он раскрыл глаза и увидел фигуру женщины, стоявшей лицом к нему на той стороне широкого, вымощенного плитами двора. В луче света ее изящно накрашенное лицо было белым пятном, как и ее поблескивающая шея и руки. Он ощутил аромат духов, перебивающий запах храмовых благовоний.
— Я же запретил вам пользоваться этим притиранием, — раздраженно сказал он.
— Правда, Амрек? Я и забыла.
Он взглянул на богов.
— Вот так. В день битвы моя мать предстает передо мной с белым лицом моего врага. Чего вы хотите?
— Мне нужен транспорт и свита. Я намерена покинуть Корамвис.
Он повернулся к ней лицом. Она улыбалась, но в ее глазах плескался страх, хотя она очень старалась скрыть его.
— Мне понадобятся услуги вашей гвардии, мадам. Для войны. Я не могу выделить вам опахальщиков.
— Тогда я забираю своих придворных дам и еду одна.
— Не смею задерживать. Желаю успешно пробиться сквозь давку у городских ворот.
Теперь в ее глазах плескался яд — и в его тоже. Каждый видел в другом телесное сходство, но ни капли духовного.
— Какой пример вы подадите армии Корамвиса, мадам! Королева бежит через задние ворота, когда военачальник выезжает из парадных!
— Ты! — выплюнула она. — Военачальник! Командующий! Тебе не место ни на войне, ни на троне! Тебе следовало бы стать жрецом, сын мой, которые только и делают, что тянут руки к богам и умоляют их о пощаде, — она помолчала и потом выговорила с чем-то большим, чем простая злость: — Человек с Равнин убьет тебя, Амрек.
Он почувствовал, как вся кровь отхлынула у него от сердца — не от ужаса или удивления, но от безупречности предзнаменования, сорвавшегося с ее губ.
— Да, матушка, — сказал он, — я давно знал, что он принесет мне смерть. Я избегал его. Теперь обстоятельства лишают меня возможности бежать. Да и вас, судя по всему, тоже.
— Трус! Ты смирился со своей гибелью и стараешься увлечь за собой столько людей, сколько сможешь!
— Похоже, день, когда вы разделили ложе с Редоном и зачали меня, все-таки оказался несчастливым.
Он пошел прочь, но она окликнула его, и ее голос внезапно стал безумным и срывающимся от волнения:
— Подожди!
— Хорошо, мадам, — он остановился, не поворачиваясь к ней. — Я жду. Только зачем?
— Чтобы услышать от меня всю правду, — выдохнула она.
Когда он повернулся к ней, то увидел в ее глазах знакомое выражение. Именно оно стояло в них, когда она сказала ему, что единственная женщина и единственный мужчина, которые ему дороги, любят друг друга наперекор ему.
— Так говорите же ее, — устало произнес он.
В ее глазах мешались ликование и смятение. Слова потекли из нее, торопливые, обгоняя друг друга.
— Ладно. Я скажу. Поговаривали, что Ральднор — не сын Редона, а ублюдок Амнора, его советника. Но кто из нас усомнится, что Ральднор принадлежит к роду Редона? Это ты, сын мой, ничем не напоминаешь прежнего короля.
Его губы зашевелились.
— Я вас не понимаю, мадам.
— Неужели? Значит, придется объяснить понятнее. Редон боялся меня и не мог зачать ребенка, без которого я в конце концов утратила бы свое высокое положение, уступив место какой-нибудь более молодой и плодовитой девице. Ты всегда называл меня шлюхой. Можешь радоваться доказательству этого. Я делила ложе с Амнором, и, сам того не зная, он зачал со мной тебя, — ее глаза опустели при воспоминании о былой ненависти. — А потом мой царственный муженек, в чьих чреслах не горел огонь для меня, переспал с маленькой белой нетронутой сучкой с Равнин и отдал ей то, что по праву должно было принадлежать мне. Какова ирония, не правда ли, Амрек? Ты, недалекий калека, — отпрыск Амнора. Ральднор, а не ты, должен был стать моим сыном.
Она взглянула на него, и в этот миг все ее годы ясно читались на ее лице. Обманом лишенная всего, как она считала, она должна была взамен получить власть уничтожить. Но его лицо ничего не выражало. Ничего. Его глаза смотрели в одну точку, как у слепца.
С тем же успехом он мог быть мертв уже сейчас.
24
Медные глотки корамвисских труб взревели, исторгнув призыв к битве — нечто неслыханное в этих местах вот уже несколько столетий. Казалось, что каждый камешек в городе отзывается на него. Он вспугнул белых птиц с их насиженных мест на Аллее Рарнаммона. Лишь облака остались недвижимы — полупрозрачные, съежившиеся облака, сморщенные зародыши нерожденного дождя на небе цвета индиго, почти черном.
По полупустым улицам ряд за рядом шагали солдаты с барабанами, трубами и трещотками. Солнце горело на их чешуйчатых латах, на начищенной конской сбруе, на металлических частях колесниц; пламенели алые флаги. Катапульты и прочие машины грохотали по выщербленной брусчатке мостовой. Из окон выглядывали мужчины и женщины, которых это зрелище немало приободряло. Магу с Равнин противостояла армия, намного превосходящая его численностью и умением. Печатала шаг личная гвардия Амрека, сверкая белыми молниями на плащах, а вслед за ними в своей колеснице ехал Верховный король, Повелитель Гроз. В черных с золотом кирасах с широкими воротниками, в шипастых драконьих шлемах, они будто напоминали самим себе о Рарнаммоне и своей истории, полной победоносных войн. Некоторые женщины бросали вниз венки, уже чуть пожухлые от жары. На лице Амрека не было никакого выражения, но большинство смотрело лишь на его латы. Следом за ним шагали закорианцы, которым уже простили неосмотрительный поступок одного из них, с восьмифутовыми палицами и в черненых доспехах.
На широкой площади перед Степными вратами Корамвиса на мраморном алтаре закололи трех быков.
Катаос, закованный в тяжелую броню, стоял в своей колеснице рядом с колесницей Амрека. Лорда- советника донимало множество мыслей. Он не знал, преуспела ли Лики в своем поручении; все зависело лишь от того, как выпадут карты в этой игре, и она тоже, как все остальное, была картой в игре, картой, о потере которой он даже не станет особенно сожалеть. Его план был одобрен Советом, но не Амреком — от того скрыли все это. Если ничего не выйдет, невелика беда. Столкнувшись с настолько превосходящей армией, степнякам все равно не останется ничего, кроме гибели. Но если его план увенчался успехом, Катаос, несомненно, станет героем города. Корамвисцы до сих пор опасались нападения пиратов, но верили, что Дорфар, вступив в войну, сможет уничтожить этих разбойников; кроме того, в настоящий момент пираты были проблемой Закориса и Кармисса, которые, вполне возможно, избавят Дорфар от этих хлопот. Даже те, кто говорил о демонах из-за моря, отлично понимали, что их вызвал Ральднор, и если будет уничтожен он, то им тоже придет конец. Но все же именно Ральднора боялись больше всего, нерассуждающе: его неслыханной удачи, его репутации и его матери — всего, что превратило его в фигуру, овеянную зловещей славой.
Последний бык истек кровью.
Голубоватый дымок поднимался вверх, белый на темном небе.
«А если в предстоящем бою Амрек падет, я возьму Совет в свои руки», — подумал Катаос — и
