– Будь счастлив, в таком случае, ты, грязь, ты, мертвый и червивый хлам. Будь счастлив и умри от этого.
Я вздрогнул, похолодев от ее сюрпризов. – Где ты научилась языку крарла?
– У моуи, у кого же еще, раз мы меняемся с ними товарами? Или ты не только тошнотворный, но и глупый, проклятая вонь?
Я был совершенно сбит с толку. Я насиловал женщин во время бесчисленных налетов и племенных войн. Они кусались, кричали, плакали или пищали от удовольствия. Они не бросали мне холодных оскорблений. И у них не было таких глаз.
– Раз ты понимаешь, что я говорю, – сказал я, – расскажи, почему мужчины сами отняли свои жизни.
Она улыбнулась на это.
– Три принца Эшкорека убили себя, узнав, что Вазкор поднялся из могилы.
– Вазкор, – сказал я. У меня свело живот. – Кто или что такое Вазкор?
– Ты, – сказала она. – Темный дикарь, собака, падаль. Спроси мертвых.
– Ты скажешь мне завтра, если ничего не скажешь сейчас.
– Значит, завтра я буду с тобой, хозяин? – Она дрожала но столько от страха, сколько от нежелания пугаться.
– Я не обижу тебя, – сказал я. – Я сын вождя и буду защищать тебя в крарле.
– О, радуйся, Демиздор, – сказала она. – Дикарь защитит тебя в вонючем логове его идиотского племени.
– Веди себя прилично, или дикарь передумает. То слово, что ты сказала – твое имя?
Она содрогнулась всем телом и сказала:
– Демиздор – мое имя.
Я не смог его как следует выговорить. Мне не терпелось забыть язык города, которым я пользовался.
– Деммис-тахр, – сказал я. Она засмеялась, как поперхнулась. Я не мог в ней разобраться, хотя собирался оставить ее себе.
– Даже мое имя будет осквернено, – сказала она. – Но я буду называть тебя Вазкор.
– Назови меня так, сука, и я убью тебя.
На рассвете я и двадцать три красных воина выехали из крепости. Мы сожгли своих мертвых с их украшениями и оружием; горожан мы оставили птицам-стервятникам горных долин. Мы забрали все их богатства и всех их лошадей. Мы не очень нравились этим лошадям после их прежних хозяев, но они полюбят нас, так как другого им не остается. Я почти мечтал увезти с собой одну из труб-пушек на телеге, но мои герои ни за что не соглашались даже прикоснуться к ней. Это был только каприз – я не имел представления об их действии и почти никакой надежды научиться управлять ими – так что пусть остаются.
Я посматривал, не появятся ли черные рабы, но ни одного не увидел, и мы не искали их. У нас была только одна пленница, и она была моя.
Я укутал ее в меха, чтобы воины не увидели ее изумрудов и других сокровищ из драгоценностей и живой плоти и не стали завидовать. Днем я заставил ее завязать волосы куском бархата, только маска-олень была видна. Она была спокойнее днем. Я сказал ей:
– Слушайся меня, и ты в безопасности. Ты нашла меня грубым, но попытайся что-нибудь выкинуть, и окажешься во власти других, еще менее любезных, чем я.
– Это в самом деле приятная мышь, – сказала она. Потом, когда мы выходили, она насмешливо позвала меня:
– Вазкор, Вазкор.
Я не смог заставить себя ударить ее. Я был опьянен ее телом и не хотел повредить его, и она знала это, уже чувствуя свою власть, она, моя рабыня. Я взял ее за плечи и поднял над землей.
– Я тут думал, сука. Может, ты права. Может быть, твой король Вазкор – ведь он был король, золотая маска – может быть, он во мне, как говорили старики, когда упали на колени. Так вот. Зови меня этим именем. Я побью тебя, если ты будешь звать меня иначе. Я Вазкор. Как-нибудь я украду золотую маску и буду надевать ее, когда буду закупоривать тебя.
После этого она примолкла, так как была не менее противоречива, чем другие женщины.
Однако эта мысль укоренилась во мне. Если я напоминал их мертвого принца, именно его дух и направлял, должно быть, мою одержимость. Происшествия на скале не отступили в памяти, как сон, который положил им начало, но я говорил себе, что не стану раздумывать над ними. И у меня были другие проблемы, требовавшие раздумий.
Мужчины крарла встретили меня на рассвете приветственными криками, как они приветствовали бы вождя после воинственного налета. Когда они заметили, что я заполучил себе девку из городских палаток, они закричали еще громче. Я мог бы взять, что пожелаю, они не стали бы ворчать, по крайней мере в тот час, потому что я был героем, освободившим их. Позже они будут ненавидеть меня еще больше за то, что обязаны мне.
Я посадил Демиздор на лошадь. Хотя в крарлах мало женщин ездили верхом, моя женщина должна ехать верхом. Пусть она и рабыня, ее ценили в крепости.
Я не трогал ее с того первого раза. Она считала меня дикарем, псом, которого притягивал к ней сексуальный инстинкт, и я чувствовал, что она воображала, что благодаря этому она сможет вертеть мной.
