– Слезай, Владыка, – сказал он.
Мог бы я снова ударить его? Выхватить его короткий меч?
Я знал, что не буду делать этого. Никому не удалось бы сделать это достаточно быстро, они бы стащили меня, разоружили, тщательно стараясь не убить. Я не собирался подслащивать таким медом их вино. Я не собирался бороться с судьбой, которую они приготовили мне.
Кто-то привязал меня к обломку колонны.
Точным ударом Зренн разорвал тунику на моей груди. Его глаза превратились в щели. Я слышал его частое, как у танцора, дыхание. Это был напиток, которого он жаждал.
Он оглянулся на компанию, принцев и их рать. Он сказал:
– Есть ведь история о том, что у Вазкора заживала любая рана.
Посмотрим, – и тонкий нож блеснул в его узкой руке.
Первый порез был подобен надрезу, сделанному серебряной бритвой или тонкой льдинкой. Он засмеялся и снова приблизился ко мне, и железо лизнуло меня опять. Я почувствовал, что потекла кровь. Не особенно сильно. Я тихо сказал, но так, чтобы он мог слышать:
– Таким способом ты никогда не сделаешь сына, малыш, пачкая штанишки.
Это взбесило его, как я и хотел, потому что удовольствие его было не совсем такого рода. Он полоснул меня по лицу, и я почувствовал, как кожа отделилась от кости. Я надеялся, что он вскроет вену на шее, что было бы для меня быстрее, но он промахнулся, в бешенстве или намеренно. Я пытался организовать свою казнь, чтобы перехитрить их, и я думаю, что был частично не в своем уме, потому что никогда прежде и только один раз потом я вел себя так глупо на краю смерти.
Эрран резко крикнул:
– Хватит! Кортис, отзови свою собаку; она ворует мясо.
Кровь заливала мне глаза, и статуя богини, казалось, раскачивается. В мозгу кричала одинокая птица.
Эрран подошел ко мне посмотреть на ручную работу Зренна.
– Элегантная резьба. Если он оправится от нее, я действительно буду считать, что мертвый встал из своей гробницы. – Он говорил равнодушно. Затем добавил:
– Ну что ж, Кортис. Он ваш пленник. Что теперь?
– Мой гонец уже сказал вам, господа, – сказал Кортис. – Если я организую для вас зрелище с его участием, вы должны заплатить мне. И, как любой предусмотрительный купец, я предпочитаю часть платы получить вперед. – Странно слышать, как торгуется старый феникс, – сказал Эрран.
Немарль сказал:
– За небольшую потеху ты не можешь просить высокую цену.
– Минуту назад ты назвал это справедливостью, мой господин, – пробормотал Кортис. – Но нет, я прошу мало. Дружескую меру урожая с ваших осенних полей, Немарль. Ты помнишь, я думаю, что мои посадки погибли в суровую зиму вместе с рабами, которые могли бы их спасти. От тебя, Эрран, я прошу меньше. Ты никогда не знал Вазкора, твоя ненависть неизбежно более абстрактна. Дай мне трех жеребят, которых принесли твои кобылы прошлой весной.
– Клянусь желтой шлюхой, – Эрран ткнул большим пальцем в сторону безглавой женщины-гиганта, – я дам тебе одного. Этого и то слишком много. – Я получу по меньшей мере двух, – спокойно сказал Кортис.
Немарль отвернулся, как бы испытывая отвращение к их пререканиям, подобным тем, что ведут женщины племен из-за бронзовых горшков. Вот до чего докатились господа горожане. Я прислонился к колонне, в ушах гудело, кровь пропитывала прекрасную тунику, которую они мне дали, и слушал, как они торгуют своей честью и моей жизнью.
Вскоре торг прекратился. Они договорились о моей цене, а я не слушал уже.
Они садились на коней, не обращая на меня внимания, и обсуждали какую-то процедуру справедливости на завтра, после того, как они увидят, что стало с резьбой Зренна и сколько во мне от Вазкора. Эрран подъехал ко мне.
Я посмотрел на него одним глазом; второй был залеплен кровью.
– Ты говоришь на городском языке, – сказал он, – так говорит старый Феникс. Скажи что-нибудь.
Я сказал медленно, чтобы не сделать ошибки:
– Чтоб тебе есть дерьмо и писать кровью, и пусть вороны дерутся из-за твоей печенки.
– Ты пожалеешь о своих добрых пожеланиях завтра, – ответил он весело и пришпорил коня.
Как оказалось, меня собирались прекрасно охранять. На территории открытого форума слонялись человек двадцать из бронзовых Кортиса, а чернокожие рабы разводили костры и натягивали тенты в углах разрушенных стен. Три серебряных командира из группы Кортиса играли в кости около статуи в уже приготовленном укрытии, хорошо прогретом жаровней. Похоже, у Кортиса Феникса не осталось золотых масок – командиров или родных – с тех пор, как его мужчины бросились на свои мечи в павильоне на скале-крепости. Может быть, у него была особая причина ненавидеть меня за это.
Блеск солнца уже тускнел, растворяясь в сумерках, притупляя мое восприятие. На западе набухали синие тучи. Ветер расческой прогуливался по улицам города.
Возможно, я смогу умереть ночью, если она соблаговолит быть достаточно холодной.
Крысы в моей камере очень огорчатся, что меня им не вернули. Я даже сейчас чувствовал, как их зубы вгрызаются в разрезы на груди и животе, и в глубокую расселину на моем лице, крысиные зубы боли.
