Эрран с интересом наблюдал за мной.
– Эта дама, – сказал он, – нашла меня вчера. Ее красоте нет равной в Эшкореке, и она сейчас свободна. Она обещала, что останется со мной, если я пощажу твою жизнь.
Я уже достаточно разгадал его, чтобы знать, что не приобретение Демиздор соблазнило его освободить меня, а желание власти над своими соперниками. Неоперившийся птенец того же рода, что и мой отец, он, может быть, хотел, чтобы я был его заложником. И сейчас он не демонстрировал Демиздор, как свое приобретение, а просто хотел посмотреть, какую власть над ней он получит, имея меня в своей собственности, и какую власть надо мной, обладая ею.
– Это было очень великодушно со стороны дамы, – сказал я. – Несомненно, она упомянула о том, как я насиловал ее и унижал среди палаток шлевакинов. – Несомненно. Думаешь, она просила меня оставить тебя жить, чтобы облегчить твою участь? Она хочет, чтобы ты жил в рабстве. Она хочет, чтобы ты униженно ползал в недрах Эшкорека двадцать или больше лет. Когда твой дух будет сломлен, она вздохнет спокойно. Так она утверждает. – Его голос и его улыбка говорили, что он тоже оценил ее мотивы по-другому.
По тому, как он смотрел на нее, и по его интонации я понял, что он уже обладал ею. Эго меня даже не царапнуло. Я думал: ты купил холодную постель, эшкирский принц. Она не будет с тобой такой, какой она была со мной.
Ее эмалевое лицо было отчужденным, холодным, как утро.
Эрран сказал:
– Демиздор, моя сладость, я должен разочаровать тебя немножко. Я планирую развести могущественных мальчиков с его помощью. Сегодняшний день и ночь он будет мягко спать, потому что у него были две очень жесткие ночи. – При этих словах она ожила и резко повернулась к нему, но он хлопнул в ладоши, и вошел человек в бронзовой маске. – Отведите моего гостя в его апартаменты, – сказал Эрран. – Позаботьтесь, чтобы у него было все, чего он пожелает, за исключением, конечно, серебряной женщины и ключа от двери.
– Мой повелитель, – вскричала Демиздор. Она раскраснелась, и ее холодности как не бывало. – И я должна видеть эту мерзость каждый день в вашем дворце?
– Не приставай, – ответил он. – Возможно, он не пристрастится к роскоши, твой королевский варвар. Тогда у меня не останется ничего другого, как послать его вниз. Ты всегда можешь надеяться на это.
И он махнул мне в сторону бронзоволицего.
Не имея выбора, я повиновался и последовал за его солдатом-слугой в отделанный фресками коридор. Когда мы уходили, я слышал, как он сказал с улыбкой своим приятным голосом:
– Ну же, Демиздор, это пустяки. Представь, что твое платье было запачкано, а теперь снова вычищено. Видишь этот золотой кулон? Он принадлежал моей бабушке, теперь он будет твой. Посмотри на золото и забудь его, красавица Демиздор. Ты не обязательно совершила глупость, придя в дом леопарда.
За абрикосовым окном разгоралась заря, когда дверь моей новой тюрьмы закрылась за мной.
Это было лучшее жилище из тех, которые у меня в последнее время были. Янтарные стены и янтарные портьеры на двух больших окнах, каждое из которых было составлено из сотни кусочков хрусталя цвета густой патоки, вставленных в тяжелую свинцовую раму; восточное окно разбрасывало сейчас по мраморным плиткам пола фантастически дробящийся узор из пламени и тени. Бесцельно попробовав дверь, я обследовал эти окна под влиянием своего рода иронического рефлекса, но не удивился, увидев, что городские улицы лежали далеко внизу. Даже если бы я мог пробить стекло и раму, прыжок стоил бы мне позвоночника.
У южной стены было спальное ложе, которое при желании могло вместить троих. На нем лежало покрывало из густого меха. По комнате было расставлено несколько узких столов и скамей. Пол был теплым благодаря усилиям рабов у горячих труб, возможно, это было деликатное напоминание о наказании, если я нарушу волю моего хозяина. Из большой комнаты дверь вела в ванную. В ней был причудливый мраморный унитаз, который можно было смывать при помощи бронзового крана, и медные львиные головы выплевывали воду в ванну, наполняя ее.
Я недолго пробыл в комнате, когда через неподатливую дверь вошли двое мужчин в масках из коричневой материи.
Один из них был парикмахер с бритвами и душистой мазью. Он поклонился мне, что заставило меня с любопытством подумать, к какому рангу отнесли Тувека-раба, и приступил к бритью с ловкостью и проворством парикмахера Кортиса накануне. Другой разложил одежду и городское белье.
Когда они ушли, не имея более неотложных дел и приобретя вкус к эшкирской ванне, я вымылся и оделся. Я оставил черные одежды, которые получил от проказника Зренна, все за исключением туники, которую он изрезал на кусочки. Цвет нового платья был охровый, цвет Эррана, еще одно клеймо, без которого я мог обойтись. Однако он оставил мне золотую цепь и нефритовый браслет; только черное кольцо исчезло, вероятно было отослано Кортису в доказательство того, что я захвачен.
Когда я подпоясывал камзол, дверь снова отворилась, и вошла девушка в атласной маске с подносом. Она поставила его на стол и выпорхнула.
На подносе была бронзовая посуда. Мой хозяин для виду повысил меня в ранге, в этом не было никакого сомнения. На бронзовых блюдах была простая еда из хлеба, мяса и осенних фруктов, приличная, но не соответствовавшая обстановке. Но это не было знаком его снисходительного отношения, а свидетельствовало о бедности города, которая проявлялась подобно трещинам в потолке и лепнине и мышиным дырам под драпировкой. Только вино было царское, прозрачное, как хрусталь, в который оно было налито.
Все это время я пребывал в состоянии забавного возбуждения, раздражения, нетерпения и в полной растерянности. Я был домашним любимчиком Эррана, его яростным зверем с сомнительной родословной. Я не видел никакого средства к спасению, но поклялся, что буду начеку и всегда наготове, если подвернется случай. Мне не пришло в голову, что за мной тоже будут пристально наблюдать и готовить мгновенную ловушку.
Однако в вине было снадобье, и вскоре после того, как я выпил его, пол накренился, и свет в окне погас.
Я пришел в чувство, когда пятеро докторов еще были в моей комнате. Комната была заполнена их странными причудливыми инструментами. Они были бронзового ранга и одеты в темную охру Эррана. Они бормотали свои философские бредни, как престарелые курицы, одна из которых снесла квадратное
