Для того, чтобы посетить город, закорианец выбрал самое подходящее время — вечером должны были состояться великие летние гонки, именуемые Огненными скачками. В Саардсинмее, блистательной в своей жажде крови и полной неизвестных опасностей, процветали дикие и горячие азартные игры.
Торговец смешанных кровей размышлял обо всем этом, сидя под навесом на крыше таверны. Погрузившись в расчеты, он не забывал и о чаше, которую держал в другой руке, так что вскоре та опустела. Таверна считалась одной из лучших на всей Пятимильной улице, и вар-закорианец был вправе рассчитывать на превосходное обслуживание.
— Эй! — крикнул он, стуча чашей по столу.
Полуденный час — напряженное время, однако три девушки-разносчицы не торопились к посетителям под навесом, то и дело останавливаясь поболтать и пококетничать. Все три были чистокровными Висами, с черными, как нефть, волосами и глазами, с прочной бронзовой кожей, которая так и манила погладить, ущипнуть или ударить. Однако гость явно гордился своими светлыми глазами и волосами. Когда ближайшая девушка неторопливо подошла, он окинул ее свирепым взглядом, который заставил бы поторопиться любую висскую женщину на его родине. Но эта просто стояла с кувшином вина на бедре и, что еще хуже, глядела на него, выгнув густые брови, превратившиеся в две черные дуги.
Он толкнул к ней свою чашу.
— Кувшин пуст, — уронила она.
— Так пойди и наполни его, ленивая кошка.
Девушка была хорошо одета, на руках ее позвякивали золотые браслеты, а волосы украшал цветок. Она посмотрела на вар-закорианца, не проявляя ни малейшего намерения выполнить приказ.
— Говори вежливо, когда просишь.
— Не испытывай на мне свою дерзость, — вскипел торговец. — Займись своим делом — или хочешь, чтобы я придал тебе скорости, свиное рыло?
— У тебя поганый рот, — отозвалась та. — Сомневаюсь, что наше вино сможет отмыть его.
В ответ торговец вскочил, левой рукой схватил девушку за плечо, наслаждаясь этим моментом, а правую занес для удара. К его изумлению, она успела первая ударить его коленом в живот. С трудом глотая воздух, торговец согнулся вдвое и услышал, как смеются посетители на скамьях, видимо, позабавленные происходящим. Саардсинмея — твердыня Висов, ее давно пора поучить хорошим манерам. И лучше всего начать с этой девицы.
Она почти добежала до лестницы, когда вар-закорианец догнал ее. Желающих помешать ему не нашлось, лишь кто-то насмешливо предостерег девушку. Торговец вцепился в ее висские волосы и повернул ее к себе. Она попыталась ударить его своим кувшином, но он перехватил ее руку и ударом кулака поверг девушку на пол. Кувшин, гремя, полетел в сторону. Падая, она негромко вскрикнула. Удар пришелся ей точно под левый глаз, разноцветный синяк надолго останется ей в память о торговце — а ведь он еще не закончил. Но едва он замахнулся ногой — она уже ясно представила себе силу пинка, — как кто-то произнес:
— Остановись-ка на минутку.
Торговец замер, поднял голову и заметил, как вокруг неожиданно стало тихо. До такой степени тихо, что крышу заполнили грохочущие звуки улицы — можно было расслышать перестук каблуков и звон бубенчиков, доносимые легким ветерком.
Человек, стоящий неподалеку, только что поднялся по лестнице. Торговец успел разглядеть, что вновь прибывший значительно выше среднего роста, крепко сложен и вдобавок чистокровный Вис, как и девять десятых населения города. Затем последовало неуловимое стремительное движение — и вар-закорианец с ужасом обнаружил, что болтается в воздухе. Он ударил со всей силы, но без толку — слишком слабо для ужасающей мощи, которая держала его с таким равнодушием.
— Послушайте, как ноет Грязноволосый!
— Скинь его с крыши, Лидиец!
— Сделай это, а мы скажем, что он споткнулся о своего маленького дружка.
Хор веселых голосов и аплодисменты заглушили несколько разочарованных криков. Обернувшись к лестнице, высокий человек, которого назвали Лидийцем, с высоты дюжины ступеней сбросил свой вопящий груз во внутренний дворик. Там вар-закорианец ударился о горшки и остался лежать и стонать.
Внизу и вокруг него зашевелились люди, наблюдая за его состоянием. Но Лидиец уже отвернулся и встал на колени перед девушкой. Та села, опираясь на его плечо и прижимая ладонь к поврежденной щеке.
— Дай посмотрю, Велва, — он заботливо повернул к себе ее лицо, внимательно разглядывая синяк.
— Этот ублюдок изуродовал меня на всю жизнь? — спросила девушка с яростью.
— Ничуть, но все же покажись кому-то знающему. Вот, держи, — он вложил деньги ей в ладонь. — Сходишь к врачу на улице Мечей.
Девушка порывисто обвила руками шею молодого человека и поцеловала его, опутав волной прекрасных волос.
— Оставь его, Велва, — крикнул кто-то. — Хочешь, чтобы он забивал себе голову
Лидиец рассмеялся, мягко высвободился из объятий девушки и поднялся на ноги.
— Я люблю тебя, — прошептала она. — Стоило заработать синяк от этого борова, чтобы оказаться в твоих объятиях.
Он лишь вздохнул и, кивнув ей, ушел на другой край крыши. Вряд ли в Саардсинмее нашлась бы женщина, которая не шептала Лидийцу подобных слов — пусть даже только в мечтах…
Ближе к вечеру двери лавок вдоль Пятимильной улицы плотно закрыли, то же самое произошло на прилегающих улицах. В ход шли не только обычные замки и решетки — иногда фасады домов заколачивали досками. После Огненных скачек часто случались уличные драки, и никто не сомневался — так будет и в этот раз, хотя бы потому, что среди участников было трое свободных светловолосых людей из Ша’лиса.
Поздним вечером густой медовый свет затопил городские кварталы. Город наполняла своеобразная тишина — затишье перед бурей.
С нескольких сотен карнизов, колоннад и портиков вдоль знаменитой гоночной трассы свисали гирлянды цветов и флаги, застывшие в неподвижном горячем воздухе. Преобладал треххвостый дракон, а кроме него, множество гербов тех купцов и хозяев постоялых дворов, которые помогли устроить летние состязания. В гирляндах и лентах, развешанных в окнах, обвивающих деревья и волосы девушек, было представлено большинство цветов, принадлежащих соперникам. И красный Саардсинмеи затмевал все остальные.
Приносящие удачу знамена с изображением бога Дайгота, покровителя бойцов, акробатов и колесничих, украшали фонарные столбы или протянулись через улицу от здания к зданию. Ближе к берегу и вдоль всей портовой стены, до Высоких Божественных врат и Прибрежной дороги, изображения Дайгота уступали место флагам морского бога Рорна.
Зрители начали собираться еще с полудня. По мере того, как закат из меда делался кровью, они сбивались в толпы, забивая лестничные пролеты принесенными скамейками, взбирались на крыши, балконы и все возвышенные поверхности на протяжении пятнадцати миль.
В начале Пятимильной улицы располагался огромный стадион Саардсинмеи, всегда переполненный. Люди, желающие видеть все своими глазами и судить обо всем в числе первых — а может быть, просто поволноваться и покричать, — занимали места вдоль трассы. Но те, кто имел возможность заплатить цену, высокую, как никогда в году, предпочитали узреть рождение славы и ее смерть на финише гонок — на стадионе. Даже невзирая на долгое ожидание, когда можно судить о происходящем лишь по мельканию отдаленных огней в лабиринтах города, доносящимся крикам и рассказам специально посланных гонцов, чьи сведения не слишком-то достоверны.
Когда первые звезды в догорающем чистом небе протянули серебряные лучи к Новому Элисаару, Саардсинмея замерла, и слышно было лишь тихое биение общего пульса.
Когда-то огромное стеклянное зеркало в когтистой раме из черного дерева, покрытого золотом, находилось во дворце Саардоса, прежней столицы, теперь же покоилось в зале под стадионом Саардсинмеи. Мужчины, понемногу стирающие позолоту своими прикосновениями, порой покрытые шрамами не меньше, чем туманная поверхность, облаченные в великолепие убийства и смерти, застывали здесь на
