лежу в ее объятиях, как ребенок, содрогаясь от ужаса, и не могу вспомнить, почему так, где я побывал и что видел.
— Казарл отправится в свое путешествие вне зависимости от решения совета Заддафа. Так пошлем Лидийца с ним. Они никогда не вернутся из лесов, потому что оттуда никто не возвращается. Возможно, через десять лет мы будем все так же обсуждать этот вопрос. А может быть, наши страхи по поводу эманакир — всего лишь дурной сон. Богиня разбудит нас, и мы будем лежать в ее объятиях.
Сорбел отвернулся от окна. Свет восходящего солнца обтекал его.
— Когда при мне в Совете пересказывали сплетни о чародеях, которые теперь способны возвращаться после смерти, я отмахивался от глупой болтовни, — проговорил он, черный на фоне света за спиной. — Но здесь, в личной беседе, я могу сказать, что верю им. Словно кто-то шепчет мне в ухо, ночью, в темноте: против сверхъестественного врага, который ненавидит нас и умеет не умирать, любая борьба безнадежна. Или нет?
— Борьба зачастую бесполезна, — ответил лорд-правитель. — А надежда, как злая гадюка, соблазняет лишь для того, чтобы больнее укусить. Но даже если так, должно быть какое-то иное состояние — не отчаяние, не надежда и не борьба. Какая-то вера или знание, не имеющее имени, но определенное. Зацепись за него, Сорбел. Или позволь ему поймать себя и унести.
Дорфарианский агент Галутиэ воссоединился со своими людьми на постоялом дворе. Злобно размахнувшись, он швырнул золото на стол, и пока головорезы ругались и дрались из-за него, объявил:
— Недодали. Эти ублюдки урезали нам плату.
Он был возмущен покровом секретности, под которым действовал совет союзников в Заддафе. Правда, обходными путями ему удалось выяснить, что Регер в тюрьме, но это не слишком обеспокоило Галутиэ. Дорфарианский таддриец, имеющий призрачного прадедушку с Равнин, отнесся к этому философски и перевел свой взгляд на другой предмет.
Он разрешил своему отряду развлечься в городе этим вечером. Завтра они должны были вернуться по Южной дороге в Илву, где он рассчитывал встретить кое-кого — точнее, Йеннефа. Пока они плыли через море от Зарависса, Галутиэ догадался, что за ними следует не кто иной, как Йеннеф. Скорее всего, ланнец посчитал, что они направятся прямо в Дорфар, поскольку Дорфар платил им обоим. Галутиэ позаботился, чтобы тот нашел доказательства этому. Желая иметь что-нибудь в запасе, он даже оставил далеко на севере послание для Йеннефа на случай, если тот до сих пор не понимает, в чем дело. Но Галутиэ был уверен, что в конце концов Йеннеф направится на вардийский запад, где законы Дорфара не слишком-то способны помочь или защитить. А шпион не забыл хватку ланнца и острый металл у горла.
Пока его люди развлекались со шлюхами и напивались, он совершил приношение в храме Анакир- Ашкар. Это была кровавая жертва, которая разрешалась здесь. Он просил богиню даровать ему право на месть, что казалось ему вполне допустимым. Из всех ее восьми воздетых рук — каждая из кости палюторвуса, добываемой в Заддате, с янтарными браслетами, золотыми пальцами и топазом на ладони — он смотрел лишь на руку возмездия.
Сквозь дым Галутиэ привиделось, что богиня улыбнулась ему.
Он чтил и восхвалял ее, она была его божеством, и он давал ей то, что ей нравится. Она не должна оставить без внимания его просьбу.
Глава 19
Огонь, вода и сталь
Все дороги кончались через сорок миль к западу от Заддафа. Дальше был лишь лес и то, что принадлежало лесу или чему он позволял существовать. Порой наверху по нескольку дней нельзя было увидеть небо из-за полога сомкнувшейся листвы. Поднявшись на высокую земляную террасу, удавалось разглядеть, как на юге зеленый покров разрывают горы, чьи склоны казались полупрозрачными, а вершины таяли в небе. На прогалинах темнели неподвижные лужи чернильной воды, над которыми клубился туман из мелкого гнуса и летали стрекозы. Изредка попадались деревни, отвоевавшие себе место. Некоторым не удалось устоять, и их останки едва виднелись среди ползучих растений и корней, поглотивших дома. Сквозь лес пробивались тропинки, проложенные людьми и животными. Вдоль таких проходов, привлеченные светом, на земле или в десятках локтей над нею распускались огни летних цветов. Ночью лес звенел, словно арфа. Внезапные грозы ударяли по листьям, и вместе с дождем вниз сыпались ящерицы.
Страна джунглей была самым древним местом Виса. Она существовала задолго до вардийцев, задолго до людей. Может быть, где-то в здешней земле лежали сокровища: бруски белой кости, помятые золотые маски ритуалов Зардука незапамятных веков или украшенные драгоценными камнями зубы странников. Но люди Казарла, по большей части вардийские закорианцы, не пользовались картами или магией лозоискательства и не копались в земле в поисках подобных вещей.
Вместе с десятью вар-закорианцами с ними шли двое шансарцев, слуги семьи Казарла, и повар из Кармисса. Каждый из них по шансарскому обычаю поклялся в верности Казарлу и соблюдении тайны на мече, стоящем в раскаленных углях. В старину им полагалось сжать металл в левой руке, чтобы ожоги стали знаком их намерений и напоминанием о верности. Казарл дважды напоминал об этом, прежде чем предложить измененный обряд. Но от Регера он не потребовал клятвы. «Ты и так связан», — заявил он.
В лесу время измерялось только сменой дня и ночи, но когда путь становился особенно труден, считался каждый час. Было невозможно провести вьючных животных в глубь джунглей, поэтому каждый нес на себе часть поклажи. Порой приходилось прорубать путь, и тогда каждый из пятнадцати работал до изнеможения.
Они почти не вели разговоров, которыми часто скрашивают время безделья. Вечером у костра кармианец, у которого оказался прекрасный голос, иногда пел жалобные песни своей родины. Закорианцы играли в раскрашенные вардийские кости. Казарл выдавал задумчивые монологи о Шансаре-за-Океаном, легендарной войне Равнин, богах и Анакир. Во время этих рассуждений он подзывал Регера, но тот всегда очень недолго поддерживал разговор.
— Расскажи мне побольше о Саардсинмее, — попросил как-то вечером Казарл.
— Она уничтожена, — ответил Регер.
Однажды утром не досчитались двоих закорианцев. Вскоре были найдены их останки. Судя по следам в подлеске, обоих раздавила гигантская змея, но съела только одного, оставив лишь металлические пряжки и башмаки. Другим позавтракали птицы и ящерицы. Цветы, на которые попала кровь, жадно подняли головки.
Некоторые испугались. Сейчас змея была не столько физической, сколько моральной угрозой.
— Тогда возвращайтесь, — сказал Казарл, стоя над змеиным следом с королевским пренебрежением. — Дорогу знаете? Клянусь Ашкар, я так не думаю. Так что идем с нами дальше.
Той ночью он сказал Регеру:
— Люди Равнин сжигают своих мертвых. Этот обычай соблюдают, чтобы дух мог улететь, освободившись от тела. Но теперь я думаю, что причина в другом — пламя не дает им восстановиться.
Теперь отряд состоял из тринадцати человек. Они установили дежурство по ночам.
Шансарские слуги, естественно, считали невыносимой изнуряющую влажную жару. Казарл в гневе заявил, что в Ша’лисе быть выносливым куда проще. Прошло полтора месяца с тех пор, как они покинули Заддаф.
Они перешли болото по старому закорианскому мосту, частично разрушенному. На краю болота валялся огромный скелет палюторвуса или какой-то еще более древней твари. Лихорадка подкралась к их лагерю, добравшись до обоих шансарцев и троих закорианцев со смешанной кровью. Они слегли на день или два. Но жар спал, и клятва осталась в силе.
— Что там? — сонно спросил Регер, открывая глаза.
— Не змеи, — заверил его Казарл. — Идем, покажу тебе кое-что.
В стороне от бдительного часового спал лагерь, не потревоженный даже гнусом. Занималась заря, пробиваясь с той стороны, откуда они пришли.
Сквозь папоротники и вьющиеся растения Казарл продрался под нависающий свод деревьев. Как они и предполагали накануне, здесь находилась еще одна опустевшая деревня. В отличие от прежних, она была заброшена недавно, и зелень еще не до конца затянула ее. Хижины заросли кустарником, но каменная
