Это не были галлюцинации. Берк видел Кэтрин не в своем воображении, а в реальности.
Очки. Йоркширский акцент. Парные медальоны. Они появлялись в его воображении до того, как она подтвердила их существование.
Холодный пот выступил на лбу. Темнота грозила затемнить сознание. Темнота, которую он сдерживал силой воли. Не сошел ли он с ума? Не навсегда ли изменила французская пуля его восприятие реальности?
Кто-то осторожно кашлянул рядом.
– Годится, – сказал Эли Твиди, кивая на барана. – С него можно снять не меньше двадцати фунтов шерсти. Может, и больше.
Звякнул овечий колокольчик, баран спустился с холма и остановился у кустов полакомиться черникой. Сознание Берка наполовину вернулось к созерцанию великолепного создания.
Вторая половина оставалась погруженной в размышления. Откуда он мог знать Кэтрин? Почти всю ночь он просидел, одурманенный бренди, снова и снова перебирая в голове все возможные объяснения.
Может быть, он заметил очки в кармане передника Кэтрин. Догадался об ее йоркширском говоре, поскольку она родилась и выросла в деревне. А если Альфред упоминал о двух медальонах, а Берк об этом забыл?
Черт, он хватался за соломинку. Еще до встречи с ней, в мучительные месяцы выздоровления после Ватерлоо, его преследовали другие видения. Кэтрин в саду, смеется, а солнце золотит ее волосы. Кэтрин, водрузив на нос очки, читает детям. Кэтрин, протянув к нему руки, идет навстречу.
А вчера он узнал знакомую сладость ее поцелуя. Он знал мягкие изгибы ее тела, свежий, как запах дождя, аромат ее волос. Знал чуть хрипловатый звук ее голоса.
Ужасный вопрос – как он мог это знать?
– Это очень ценный баран, милорд. – Эли Твиди приподнял широкополую шляпу и почесал почти лысую голову – Вы не найдете лучшего производителя.
Берк, пытаясь избавиться от наваждения, с силой прижал ладони к твердому камню. Грубая поверхность вернула его к действительности.
Как?
Кэтрин заняла место в его воспоминаниях как возлюбленная, как будто это были их общие воспоминания. Как будто они ели за одним столом. Сидели перед одним камином. Спали в одной постели.
Темнота быстро надвигалась. О Боже! Если он не будет осторожен, то кончит тем, что превратится в жалкого безумца, как тот король, сидевший под замком в углу комнаты с бессмысленным выражением лица.
Берк слышал свое хриплое дыхание: вдох-выдох, вдох-выдох. Казалось, оно говорило ему:
«Беги. Беги. Беги подальше и побыстрее, и оставь эти мучения позади».
Его мускулы напряглись, он боролся с безумием. Однажды он уже убежал. Когда убили его брата.
«Жалкий трус!»
Огромным усилием Гришем вытолкнул темноту из своего сознания. Боже, как ему хотелось покоя! Он искал его в уединении имения в Корнуолле, на обвеваемых ветрами утесах, на зеленых долинах, на земле, ставшей для него убежищем в прошедшем году. Но даже там его преследовали видения этой чистой женщины, чей образ теперь как пламя горел в душе.
Возможно, он никогда не найдет покоя на этой земле.
Он отшвырнул клочок шерсти, и ветер закружил его. Берк направился к лошади, щипавшей мокрую траву у дороги.
– Мне пора, – пробормотал он.
– Покупайте сейчас, – вкрадчиво заметил Эли Твиди, – и вы успеете откормить его до ноября.
Берка баран больше не интересовал. Он думал только о том, что ему необходимо снова увидеть Кэтрин. Заставить ее желать его. Изменить ее дурное мнение о нем, каким бы заслуженным оно ни было.
Затем Гришем подумал, как бы доставить ей удовольствие. Ни безделушками или духами, которые он преподнес бы другим дамам. Нет, он знал, чего действительно хотела Кэтрин. Стремясь скорее осуществить свой план, он вскочил в седло.
Эли Твиди загородил лошади дорогу:
– Я снижу цену на десять шиллингов.
– Нет.
– Пятнадцать шиллингов.
– Нет.
– Двадцать?
– О Господи! – Пошарив в кармане, Берк нашел золотую монету и бросил ее фермеру. – Я пришлю за бараном своего человека.
Твиди схватил монету и закивал головой:
– Вы очень сообразительный джент, милорд…
Не слушая его, Берк направил лошадь на грязную дорогу. Ряды зеленых холмов окружали болотистую, заросшую травой пустошь, по которой пролегала дорога к Сноу-Мэнор. Северный ветер пронизывал его до
