- Думаю, нам хватит. - Он начал перематывать ленту, одновременно поясняя Фэрли: - Для хорошего монтажа, как вы понимаете, нужно два записывающих устройства.
Было слишком поздно возмущаться и протестовать. Фэрли закрыл глаза. Они вытянули из него то, что им было нужно; он позволил им себя провести. Все, что он говорил в последние полчаса, было записано на пленку.
- Спасибо за то, что пошли нам навстречу, - сказал Селим. - Мы очень ценим ваше сотрудничество. В самом деле ценим. - Он поставил два аппарата рядом. - Ахмед, твоя очередь.
Еще один человек подошел к ним из угла - коренастый, с темно #8209;коричневыми руками. Он действительно походил на араба. Селим освободил ему место у верстака, и Ахмед надел наушники и начал возиться с проводами, соединявшими два магнитофона. Его руки двигались с профессиональной ловкостью.
Абдул вытащил изо рта резинку и прилепил ее снизу на верстак; повернувшись, он взял Фэрли за руку:
- Пойдемте, господин новоизбранный президент. Пора упаковать вас обратно.
Селим и Абдул отвели его к открытому гробу. Снаружи он выглядел довольно грубовато, вся его роскошь сводилась к золотистой внутренней подкладке. На крышке из дерева были вырезаны шесть свечей. Фэрли заметил, что в днище возле изголовья было просверлено небольшое отверстие, чтобы внутрь мог поступать свежий воздух.
Селим сказал:
- Ложитесь. Сейчас мы сделаем вам укол. Это анестезирующее средство, оно не токсично и вызывает только замедление дыхания. Вы останетесь живы, но впадете в кому. Всего на несколько часов. В течение этого времени вы будете похожи на мертвеца. Ваша кожа станет неестественно бледной, а дыхание - слишком слабым, чтобы его можно было различить. Однако потом вы вернетесь в обычное состояние и все быстро пройдет. Готовы?
Они снова положили его на спину, и он не пытался сопротивляться: со связанными руками это было бесполезно. Женщина подошла к нему со шприцем. Она подняла иглу вверх, брызнув небольшим фонтанчиком. По крайней мере, у нее есть опыт - она не убьет его, пустив в кровь несколько пузырьков воздуха.
Фэрли лежал с открытыми глазами, с отвращением глядя, как игла входит в вену на тыльной стороне руки.
Абдул поднял с пола крышку и посмотрел на него сверху вниз. Его челюсти шевелились; Фэрли почувствовал запах жевательной резинки. То ли этот запах, то ли сделанный укол вызвали у него слабую тошноту. Он услышал, как Селим кому #8209;то говорит:
- Пусть этот Ортиц слушает, что ему говорят.
- Ты же знаешь этих чиновников. Стоит дать кому #8209;нибудь из них на лапу, как он тут же превращается в живой счетчик.
У Фэрли начала кружиться голова. Ему казалось, что чавканье Абдула громко отдается по всему гаражу. Селим:
- Я встречусь с ним через двадцать минут.
Ахмед:
- В Паламосе?
- М #8209;м #8209;м.
- Время еще есть.
Фэрли закрыл глаза.
- Выключи свет, когда я открою дверь.
Темнота. Фэрли все еще боролся. Откуда #8209;то издалека донесся скрежет и грохот гаражной двери; он попытался сосредоточиться на этом звуке, но голова кружилась все сильнее, словно он скользил по бесконечной спирали. Когда он терял сознание, его последней мыслью было, что он оказался глупцом и что это очень плохо, потому что миру не нужен лидер, который мог свалять такого дурака.
Головная боль, как острое лезвие, вонзилась в правый глаз Декстера Этриджа. Он пытался не обращать на нее внимания. Президент Брюстер говорил:
- Было бы большой ошибкой, если бы случившееся заставило нас позабыть про наши испанские дела. Значение этих баз трудно переоценить.
- Мы не собираемся откладывать этот вопрос навечно, - ответил Этридж.
- Некоторые проблемы нельзя решать с точки зрения вечности, Декс. О них нужно думать прямо сейчас. Сегодня, завтра, в ближайшие двенадцать месяцев.
Этридж знал эту манеру вести дела: она исходила от Билла Саттертуэйта и в последние несколько лет все больше проникала во все, что говорил и делал президент.
Президент продолжал:
- Повторяю: прямо сейчас, немедленно, иначе красные обставят нас по кораблям и пушкам и в результате будут доминировать во всем Средиземноморье. Единственное, что может установить равновесие, - это наши испанские базы.
- Я не думаю, что мы находимся на краю войны.
Этридж закрыл правый глаз, пытаясь унять сверлившую его боль.
- Декс, мы находимся на краю войны уже с тысяча девятьсот сорок седьмого года.
Президент выглядел усталым; его утомленный голос звучал шероховато и натужно, как плохо смазанные дверные петли. Но Этриджу даже нравилось слушать его голос - это было так же приятно, как вытираться грубым полотенцем после горячей ванны.
Их личная встреча проходила в зале Линкольна, беседа продолжалась уже два часа, прерываясь только появлением помощников, приносивших новости из министерства юстиции. Аноним, позвонивший в полицию Лос #8209;Анджелеса, предупредил, что в здание федерального суда заложена пластиковая бомба, и пригрозил, что, если вашингтонскую семерку не освободят, волна взрывов прокатится по всей стране. Это звучало так, словно он говорил от имени какой #8209;то большой подпольной организации национального масштаба. Однако никакой бомбы в здании суда не оказалось; кроме того, правительство уже неделю вело массовую слежку за всеми радикалами и не обнаружило в их среде никакой особенной активности. Наоборот, казалось, что трагедия в Капитолии остудила многие головы; даже ультралевые газеты призывали прекратить насилие.
Все это не помешало президенту отвлечься от основной темы встречи - похищения Фэрли, чтобы в течение получаса гневно обрушиваться на тех «предателей, которые ползают в ногах у радикальной швали». Этридж слушал его с вежливым интересом. Разошедшийся Брюстер обладал особым красноречием, но при этом частенько хватал через край. Сегодня он пребывал в настоящей ярости. Воздух в зале был отравлен дымом его сигары.
Президент не стеснялся в выражениях:
- Надо было сразу остановить этих ублюдков. Еще тогда, в шестидесятых. Но мы хотели выглядеть терпимыми и либеральными. И вот к чему это привело.
Брюстер говорил, обращаясь к собственным коленям. Голова его была опущена, он даже не шевелился, только время от времени быстро поднимал на Этриджа глаза, как будто хотел пронзить его своим взглядом.
- Ох уж эти их праведные речи о свободе и справедливости. Меня от них тошнит, Декс. Когда они говорят «освобождение», значит, скоро кто #8209;нибудь взлетит на воздух. Когда они говорят об активном участии в управлении государством, то подразумевают передачу власти каким #8209;нибудь отбросам общества, живущим на помойке. Они заставляют нас усваивать свои гнусные понятия и свой грязный язык - вспомните, когда вы в последний раз были шокированы, услышав о «фашистских свиньях»? Они вколачивают свою идеологию нам в мозги; настало время покончить с этим.
Этридж чувствовал, что головная боль сводит его с ума. Она не давала ему сосредоточиться на разговоре, хотя их диалог становился все более тревожным. Брюстер долго распинался по поводу либералов, но несколько минут назад неожиданно перешел на испанские базы. Этриджа это насторожило,
