- Я пока ничего не буду сообщать прессе. Чтобы не связывать вам руки. Что вам понадобится?
Продолжительное молчание; потом глубокий вздох побежденного:
- Дайте мне Чэда Хилла из моего офиса - он новичок, но умеет выполнять приказы.
- Договорились. Что еще?
Лайм пожал плечами:
- Карт #8209;бланш.
- Это само собой.
Лайм пошел к выходу, но Саттертуэйт остановил его:
- Так как насчет вашей теории?
- Я уже сказал - в ней слишком много «если».
- Но я угадал правильно.
- И я это признал.
- Значит, мой вердикт, в конце концов, не так уж несправедлив. Верно?
Лайм не ответил даже тенью улыбки.
Саттертуэйт первым вышел в дверь, и Лайм последовал за ним. Напоследок он с недоумением оглядел комнату - несмотря на ограниченный доступ, в ней не было ничего необычного. Дверь захлопнулась. Вход запрещен.
Саттертуэйт направился в свой штаб. На пороге зала он остановился и бросил через плечо:
- Доброй охоты - так, наверно, мне следует с вами попрощаться. - Легкая ироническая усмешка растаяла на его губах. - Вытащите этого сукина сына живым, Дэвид. - И, опустив за собой воображаемый занавес, Саттертуэйт удалился в зал.
Некоторое время Лайм стоял, уставив взгляд в пол и от души презирая театральные замашки этого человека. Потом тронулся с места и пошел к выходу, наклонив голову, чтобы закурить сигарету.
Среда, 12 января
Марио с детства привык с презрением относиться к моторным катерам. Он учился морскому делу во время летних каникул на борту принадлежавшего семье Мецетти кеча, двухместного 64 #8209;футового судна с изящным корпусом гоночной яхты. О двигателях он ничего не знал - это была сфера Элвина, - но мог стоять за штурвалом и отвечал за навигацию с помощью бинокля и морских карт. Лодка - 39 #8209;футовый «Мэтьюз» с одним большим дизелем - была сделана в Америке и плавала, по меньшей мере, уже лет двадцать пять; сравнительно новым выглядел только мотор, изготовленный во Франции. Приземистая деревянная посудина с двумя трюмными каютами на корме и на носу и небольшой открытой палубой между транцем и трапом кормовой каюты была построена с обычной для «Мэтьюз» экономностью, так что человеку большого роста едва можно было разогнуться в рулевой рубке. Невысокий Марио не испытывал от этого неудобств, но, когда в рубку входили Стурка или Элвин, им приходилось сутулиться.
Не было здесь и обычного штурманского стола; карту западного Средиземноморья приходилось расстилать на деревянной панели, закрепив ее биноклем так, чтобы Марио мог на нее смотреть, не отрываясь от штурвала. Он использовал компас и карту, чтобы прокладывать маршрут от одного маяка к другому. За час до заката волнение на море усилилось, достигнув девятифутовой отметки, и больше уже не затихало; широкий круглодонный корпус лодки мало подходил для такой качки, и Марио приходилось каждые пять минут корректировать курс, беря против волны на четверть румба - на зюйд #8209;вест к Кабо #8209;де #8209;Гата, потом вокруг мыса в сторону Альмерии. Ветер дул со стороны пролива, относя судно к берегу. Трудная ночь для плавания; лодок в море почти не было, горели только огоньки бакенов.
Самым плохим моряком оказался Сезар, что доставило Марио некоторое мстительное удовлетворение: он знал, что все они относились к нему свысока, но Сезар был самым высокомерным, и теперь он с удовольствием увидел, каким салагой тот показал себя в морском деле. Чуть меньше него от качки страдала Пегги; они оба пластом лежали на койках в кормовой каюте. Элвин и Стурка находились на носу вместе с Клиффордом Фэрли, практикуясь, очевидно, в искусстве диалектического спора. Глупое занятие - стоит всем этим типам попасть наверх, как с их мозгами уже ничего не сделаешь. Марио знал это по опыту своей семьи. «Мецетти индастриз» ежедневно разрушала окружающую среду с тупым и варварским упорством, достойным Чингисхана, но стоило ему сказать об этом отцу, как тот привел к нему целую кучу инженеров со лживыми отчетами, доказывавшими, что все это только коммунистическая пропаганда.
Марио знал, что остальные относятся к нему без уважения, потому что он не отличался сильным умом и его маоизм был больше декларативным, чем усвоенным на практике. Никто из них его не любил, особенно Стурка, но ему было все равно. Зато он был полезен. И не только своими деньгами, которыми он их снабжал, но и по разным другим причинам - например, как сейчас, когда потребовалось плыть на лодке. Будь на его месте плохой моряк, судно уже десять раз утонуло бы в море или было бы выброшено на берег.
Освобождение человечества - вот что было важней всего; и, если ты внес в это дело какой #8209;то вклад, пусть самый незначительный, твоя жизнь уже оправданна. Благодаря тебе в стене появилась еще одна маленькая трещинка, подготавливая тот сокрушительный удар, которым будет разрушена старая Америка. Еще одна попытка развалить систему насилия и угнетения, созданную главарями правительственной шайки, чтобы поддерживать власть немногих.
Он увидел сигнал маяка по правому борту и посчитал интервал между вспышками. «Есть», - громко сказал он вслух, радуясь тому, как здорово у него все получается. Окинув взглядом море, он нашел его достаточно спокойным, чтобы закрепить штурвал с помощью ремня. Когда руль был блокирован, он надел свою карнавальную маску, спустился по пяти ступенькам трапа к двери носовой кабины и постучал в нее костяшками пальцев.
Стурка, слегка приоткрывший дверь, почти упирался головой в потолочную балку. Света в каюте было мало, позади Стурки горела одна тусклая лампочка.
Марио сказал:
- Альмерия.
Стурка посмотрел на время:
- Опаздываем.
- В такую погоду трудно выдерживать график.
- Нам нужно пройти Малагу до рассвета.
- Ничего не выйдет. Это сотня миль.
Стурка никак не отреагировал:
- Не будем терять время. Возвращайся наверх.
Позади Стурки он мельком увидел Элвина в его новом обличье - с животом и округленными щеками, в парике и гриме, превращавшем его в совершенно другого человека, с челюстями, без конца жующими жевательную резинку, которой раньше он никогда не употреблял. Фэрли не должен был узнать никого из них. Стурка сказал, что это вопрос безопасности - на случай, если ему удастся освободиться; но, похоже, Стурка действительно собирался его освободить, и Марио это совсем не нравилось.
На Стурке был бурнус, почти скрывавший его лицо; позади него сидел бледный Фэрли, вцепившись обеими руками в край качавшейся на волнах койки. Он выглядел испуганным, и Марио это доставило большое удовольствие.
Марио вернулся в рулевую рубку и сорвал с себя маску, под которой с него ручьями лился пот; он отвязал штурвал и повернул на несколько градусов влево. Небольшая коррекция курса усилила качку, и он крепче вцепился в темно #8209;ореховые рукояти трехфутового рулевого колеса.
Красный сигнал бакена прошел по правому борту, и в рубке появился Стурка. Он снял с себя арабскую чалму и бурнус и, оставшись в джинсах и футболке, сел в полотняное кресло возле рундука.
