— Сейчас главный виновник находится в полнейшем замешательстве из-за внезапного разоблачения сообщника. Но он скоро оправится, и мы можем его упустить! — возразил Ницан.
— Я не очень уверен в существовании этого главного виновника, вмешался Омри Шамаш. — В конце концов, все что у нас имеется — улики, изобличающие Балака в убийстве и лжесвидетельстве. Мне кажется, есть смысл сосредоточиться именно на этом, — он уже несколько оправился от шока.
Судья Габриэль вновь обратился к детективу.
— Что вы на это скажете? — спросил он.
— Маг, разоблаченный нами, всего лишь подручный главного преступника, — ответил Ницан. — И убийство преподобного Сивана — лишь одно звено в цепочке преступлений, совершенных в храмовом комплексе Анат-Яху. Ваша честь, дайте мне возможность, и я докажу это прямо здесь, без всякого дополнительного расследования! Все, что мне нужно — вернуть в зал представителей храма. Будем считать это продолжением процесса. Если я ошибаюсь, вы всегда сможете прекратить заседание, отправить в тюрьму Балака и вернуть дело на доследование!
— Хорошо, — решил судья после долгого раздумья. — Сделаем так, как вы хотите.
Он отдал распоряжение старшине охраны. Толпившиеся за дверью зрители (покинуть зал суда не мог никто без объявления судьей Габриэлем об окончании слушаний) возвращались в зал, с опаской поглядывая на нового подсудимого.
Подождав, пока публика заняла свои места, и в зале воцарилась тишина, Ницан вышел на середину и обратился к судье.
— Ваша честь, я попробую рассказать, что же в действительности предшествовало гибели преподобного Сивана. Все началось с того, что преподобный Сиван стал невольным свидетелем размолвки между храмовым казначеем преподобным Кислевом и подопечным дома престарелых господином Алулу- Бази. Речь шла о финансовых проблемах, — рассказывая, Ницан неторопливо прохаживался по залу. — Господин Алулу-Бази обвинил казначея в недобросовестности... Верно, ваше преподобие? — спросил Ницан, останавливаясь перед скамьями, которые занимали представители храма Анат-Яху.
Казначей вскочил, капюшон желтого плаща упал, открыв взволнованное, покрасневшее лицо.
— Э-э... Да, это было... — растерянно пролепетал он. — Господин Алулу-Бази высказал мне претензии, но я ни о каких злоупотреблениях... Он утверждал, что мы... то есть, я... Что я использовал выданную им доверенность и похитил у него крупную сумму денег.
— Какую именно?
— Около пятнадцати тысяч новых шекелей. Господин Алулу-Бази действительно выдал мне доверенность на приобретение торгового судна для его внука, живущего в Ир-Лагаше... И я выполнил его поручение — перевел пятнадцать тысяч новых шекелей в коммерческий банк Ир-Лагаша на счет судостроительной компании. Господин Алулу-Бази утверждал, что после этого я якобы отправил новое указание, пользуясь копией той же доверенности, приостанавливающее выплату...
— А через три дня после этого разговора господин Алулу-Бази скоропостижно скончался, — заключил Ницан.
— Да, но я клянусь — мне не в чем каяться, я выполнил все его поручения, не более того! — нервно воскликнул Кислев.
— Разумеется, а смерть господина Алулу-Бази наступила в силу естественных причин и явилась всего лишь трагическим совпадением.
— А от чего умер этот... ммм... господин Алулу-Бази? — спросил Омри Шамаш.
— От злокачественной водянки, — ответил Ницан.
Бывший обвинитель пожал плечами.
— Может быть, я что-то пропустил, — сказал он скептически, — но не вижу связи между этой смертью и каким-то скандалом.
Детектив кивнул, словно соглашаясь.
— Все дело в том, что этот разговор случайно слышал преподобный Сиван. К сожалению, я не знаю мотивов его дальнейшего поведения. Он мертв, и я не думаю, что следует прибегать к некромагии и устраивать посмертный допрос, вынуждая его и без того истерзанную душу мотаться между нашим миром и потусторонним.
При этих словах жрецы согласно закивали.
— Тем не менее, кое-что мы знаем и без его присутствия. Преподобный Сиван решил провести негласную проверку финансовых дел своих подопечных и удостовериться в добросовестности или недобросовестности храмового казначея по отношению к постояльцам дома престарелых.
— Это неслыханно! — взвизгнул Кислев. Его худое словно изможденное лицо пошло багровыми пятнами. — Это позорно! Я не хочу и не могу...
Сидевший рядом с ним старший жрец Хешван властно положил руку на его плечо и заставил замолчать.
— Продолжайте, господин сыщик, — сказал он Ницану. — То, что вы рассказываете, весьма интересно. Не исключено, что теперь мы действительно проведем проверку казны. И сами во всем разберемся. Ведь расследование преподобного Сивана, насколько я понимаю, ни к чему не привело?
— Если не считать убийства, — ответил Ницан. — Так вот, Сиван, по совету моей приятельницы высокочтимой госпожи Шульги-Зиусидра-Эйги, обратился ко мне с просьбой провести частное расследование. Это и оказалось причиной его смерти. Мне удалось установить кое-какие факты, и это встревожило виновников. Они решили одним ударом покончить и с Сиваном, и со мной. Воспользовавшись услугами не очень чистоплотного мага, — Ницан не глядя указал на сидевшего на скамье подсудимых Балака, — организаторам преступления удалось убить Сивана и сделать обвиняемым меня.
— Все это мы уже знаем, — нетерпеливо заметил следователь Шамаш. — Но где связь между этим преступлением и какими-то финансовыми нарушениями в казне дома престарелых? И почему вы считаете смерть господина Алулу-Бази следствием размолвки с преподобным Кислевом, а не болезни, которой он, возможно, страдал не первый год?
Словно не слыша этого вопроса, Ницан вновь обратился к казначею.
— Не помните ли вы, преподобный Кислев, что произошло четыре дня назад между вами и высокочтимой госпожой Энненет Сэрэн-Лагашти? — спросил он.
На лице и без того близкого к обмороку Кислева появилось выражение крайней растерянности. Сыщик покачал головой.
— Имела место та же история, — сказал он, повернувшись к судье Габриэлю. — Вновь махинации с доверенностью — теперь уже госпожи Энненет, вновь скандал. И вновь смерть — на следующий день госпожа Энненет умерла от ашшурской оспы. Правда, было одно отличие. В тот момент я находился в доме престарелых и едва не стал свидетелем этого. Правда, когда я вошел в апартаменты госпожи Энненет, она уже была мертва. Но мне удалось снять охранительные печати с ее дверей. Я проконсультировался со специалистами и выяснил: причиной смерти госпожи Энненет стало умышленное изменение этих печатей. Оказывается, сердоликовый тимпан с именем госпожи Энненет Сэрэн-Лагашти был заменен имитацией из камня-хамелеона эльмешу, а боковые амулеты разрезаны таким образом, чтобы не только не уберечь обитателя комнаты от нападения Ламашту-насылающей-болезни, но напротив — привлечь ее и таким образом убить несчастную женщину. Что и произошло: госпожа Энненет умерла от ашшурской оспы, причем вся болезнь продолжалась не более двух часов...
— Вы готовы предъявить суду эти печати? — спросил судья Габриэль. — И заключение эксперта?
Ницан развел руками.
— К сожалению, нет, ваша честь, — ответил он. — Когда я возвращался из конторы консультанта, на меня кто-то напал — подозреваю, что это был обвиняемый или какое-то из его созданий — и оглушил меня...
— То есть, никаких доказательств у вас нет?! — воскликнул Шамаш. Ваша честь, возбужденно заговорил он, — вместо того, чтобы слушать нелепые домыслы этого горе-сыщика, не лучше ли вернуться к слушанию дела об убийстве преподобного Сивана? Что же до финансовой путаницы в храме, то этим вполне смогут заняться сами служители.
— Именно так, — сказал старший жрец Хешван, поднимаясь со своего места. — Мы немедленно проведем тщательную проверку всего, сказанного здесь господином Ницаном Бар-Аба. Я лишь хочу
