восстановились. Зовет к себе младший командный состав. Зеленый Колокольчик собирался зайти к вызыванту, быстро разобраться с ним, а бесей направить на ловлю транспорта. Но не тут-то было.
Мортян – полковнику:
– Ваше Мракобесие! У меня в команде…
– У нас, сержант.
– Понял. Так точно. У вас в команде 26 новичков. Срединного мира не нюхали. По старой традиции им положено погулять самую малость. Разрешите распорядиться?
– Нет, сержант. Не стоит тратить время.
Дисциплинированный бес не мог и не умел задавать начальству вопросы, а уж тем более пререкаться с ним, когда руководящее указание высказано столь однозначно. Однако смириться с грубым попранием армейских устоев оказалось выше его сил. Сержант застыл перед Зеленым Колокольчиком, говорить ничего не говорит, глаза дыры высверливают… У бесей зрелого возраста иногда случается ступор. Особенно у обиженных бесей зрелого возраста. Хотя бы и у сержантов. И уж хотел развернуться Мортян, как вдруг слышит:
– Это еще что такое! – господин полковник поглядывает куда-то вбок.
Коты не умеют улыбаться. У них есть разнообразные способы подольститься или, скажем, просто выразить благоустроенное расположение духа, но улыбаться Творец их не научил. Люди из чистой самонадеянности считают себя монополистами в этой сфере. Но куда им до собак! Престарелый спаниель печальной улыбкой своей сообщит квалифицированному наблюдателю о тщете и шумной суетности мира намного больше, чем какой-нибудь философический профессор. Или, например, молодая овчарка, встречающая хозяина с радостными воплями: «А теперь – гулять!» Но рекордсмен, конечно, карликовый дог. Такие штуки умеют выделывать псы этой породы с нижней губой, что умилится и растает даже самое суровое сердце. Песья Глотка, еще только осваиваясь с новой внешностью после метаморфии, усвоил массу новых уникальных способностей. В том числе и эту. И вот она пошла в ход…
– Хозяин! Хозяин! Один раз – и все.
– Немедленно прекратить!
– Ну хозяин, разочек…
– Да херувим вас раздери, что за выражение… хм… лица… Да. Хм. Что за тон!
– Разочек, ну хозяин. Пожалуйста!
Стояла прекрасная теплая ночь. Беззвездное небо с яркой луной. Низенькие заборчики, тусклое электроосвещение, неровный, густо запыленный асфальт полого поднимается в горку… Вдалеке невидимая собака без конца выдает равномерные обоймы лая: семь раз гав! – и в самом конце срыв на хрипатое подвывание. Старая, совершенно обыкновенная улица, каких одиннадцать на дюжину в провинциальном Подмосковье. В одном ряду – дома разных калибров и возрастов – доперестроечные блочники, довоенные кирпичные с непременным крупно выведенным годом на торце и темные дореволюционные срубы. Заборы, пустыри, на углах облупившиеся носачи-гидранты. Травка таращится из щелей в разбитых тротуарах, лягушки соревнуются с пьяными всхлипами компанейских гитаристов, и одолевают, одолевают лягушачьи утробы… Надо бы дать расходному материалу расслабиться. В смысле, взбодриться. Чужую работу делают бесенята. Пусть хоть узнают и приятные стороны этой работы…
Так размышлял Пятидесятый, осознавая, конечно, что через час-другой проклятые московские дружины зашевелятся, объявят сбор, наутро жди боя. Если он хоть что-то понимает в полевой тактике витязей. А он понимает. Как не прикидывай, а времени в обрез. Взгляд его остановился на табличке с названием улицы: «Фонарная». Просто и изящно, даже как-то слишком изящно для провинции. Зеленый Колокольчик встрепенулся: если уж в такой глуши, среди такой серости, выскакивают фурункулы прекрасного, то ему-то наверное положено право на капризы. Чай не майоришка пехотный.
– Разо-очек…
Фокусы с губой, старательно проделываемые Песьей Глоткой, да мысль о капризах решили дело.
– Даю час. Вызывант живет в десятой. Оставьте его мне. Потом постройте своих охламонов на этом самом месте.
– Премного благодарны, Ваше мракобесие!
Мортян поставил бойцов в две шеренги. До ушей Зеленого Колокольчика долетали его слова… через час… хоть одна тупая башка… лично засуну… во-он тот дом… кроме квартиры десять… хоть один безмозглый упырь… огребет… вперед, ребята!
Беси дружно зацокали к дому. Полковник повернулся к Песьей Глотке и говорит тоном коллекционера:
– Этот ваш сержант – колоритнейшая фигура. Можно сказать, старая гвардия.
– Ну. Крутой бугор. Типа не обмылок какой-то, не чухан твердолобый.
– Можете присоединиться к боевым товарищам, лейтенант…
– Спас-сибо, Хозяин!
…На первом этаже нашлась замечательная квартирка: в двух комнатах жили мама-папа и три дочки. Всей компанией они пластали капусту на ленточки под закваску, сидя на кухне. Беси устроили свальный грех, потом особ женского пола нашинковали в мелочь конфискованными сечками, а отца семейства для разнообразия живьем пропустили через мясорубку. Ну, не совсем живьем, это он, конечно, поначалу трепыхался, а потом-то утих. Капустный бачок предъявили соседке с вежливым вопросом: «Это не вы вчера в трамвае оставили?» Та заикнулась было, ответить что-нибудь грозное, да как глянула, кто к ней пожаловал, так и села в коридоре – вся белая и язык отнялся. «Улю-лю!» – завопили беси и ворвались в квартиру. Муж соседкин сунулся было с охотничьим ружьем, да что чистой силе картечь, не опасней комариков. Чистую силу и винтовкой-то не испугаешь – все одно от шкуры пульки поотскакивают. Надели защитнику семьи и частной собственности бачок на голову и принялись пинать по нему копытами под крики «Инопланетянин! Инопланетянин! Шлем ему не давайте снять, а то из бластера прикончит!» Натешились вволю, облили мужика подсолнечным маслом, посолили и съели с капусткой.
В соседнем подъезде нашелся мрачный уголовник. Выбили ему дверь, засвистели разбойничьим посвистом… глядь! – выскакивает в трусах-майке, с заточкой. Кричит: «Порву, урроды!» Беси загоготали: «Молодец! Молодец!» – отобрали заточку и вырезали на уголовнике слова «порву уроды» на одиннадцати языках. Даже латынь пригодилась – нашелся ветеран, весь в шрамах, который помнил еще эту самую латынь.
Одну квартиру, правда, трогать не стали. Кто там живет столь богомольный, так и не поняли. Из-под двери шибануло такой верой в Иисуса Христа, что один молоденький рядовой бес, который полез было дверь вышибать, враз ошпарил обе ноги. Даже шкура слезла! Пришлось его использовать вместо тарана для другой двери на той же лестничной клетке – хоть какая-то польза от дурака. Выбили. А там старик со старухой век свой доживают. Она ему: «До конца дней всех этих басен религиозных знать не хотела…» А он ей: «Главное, что мы с тобой до самого смертного часа вместе прожили». Бесы вскричали: «О! О! Жених и невеста до гроба! Мы вам щас секс устроим!»– и пришили дедушкин член к бабушкиному лобку суровой ниткой.
Громила в десять локтей ростом, тролль Бартольд, ввалился к какому-то военному. Тот стоит в коридоре с пистолетом, глаза безумные. Бартольд потом рассказывал: «Ну, думаю, палить начнет. А он вместо этого и грит, мол, с Кандагара жду тебя, Карабек. Живым, мол, все равно меня не получишь. И – раз пулю себе в лоб. А и хрен с ним. Самоубийца. Все равно нашим будет».
Этажом ниже беси просто нажали звонок. Дверь открыл какой-то солидный дядька академической внешности. За ним жена стоит, сонными очами мигает. Видят же, что черти перед ним, что рыла адские, а все равно дядька спрашивает:
– Кто вы?
И жена из-за спины:
– Как вы смеете тревожить профессора Архангельского!
– Мы – чернобыльские мутанты, – пискнул новобранец из бывших людей с крысиными ушами и хвостом.
– Мутанты! Мутанты! – подхватила чистая сила новое словечко, гурьбой вваливаясь внутрь. Вытолкнули вперед Мохнача и еще двух известных обжор. Те поднатужились и наложили прямо на пол три кучи. Профессора Архангельского заставили руками собрать их в одну большую. А потом макнули туда ученого
