– Пойдем со мной, – Крупный отправился на кухню, включил газовую горелку на конфорке и сунул ладонь в самый зев хищного синеватого цветка.
Ничего не произошло. Ни с ладонью, ни с самим Крупным.
– Титановый протез.
Крупный только что был перед Мечниковым, а тут вдруг растворился и возник уже за спиной Павла. Похлопал по плечу. Но доброго слова не дождался.
– Гипнотизируете.
Что-то изменилось в лице Крупного. В глазах. Такие глаза бывают у серьезных мужчин за минуту до того, когда они позволяют себе разгневаться. Этот, разумеется, гневаться не стал. Упрямый. Крепкий орешек. Повернулся к девочке и говорит:
– Так. Маша, набей ты ему морду. Может, так дойдет.
– Яволь, мон женераль.
Крупный сделал знак Старику. Они величественно удалились на лестничную клетку. Расчистили место. В дверях Крупный сказал своему спутнику, ничуть не понизив голос:
– Такой же осел, как и я четыреста лет назад. Когда ты меня вербовал. Просто как в зеркало смотрю.
– Не вербовал, а инициировал.
– Не один ли… – смазанно донеслось снаружи.
Мечников окинул недоверчивым взглядом хрупкую конопатую блондиночку. Экий недомерок. Из остатков производства клепали. Настоящая женщина начинается когда? С семидесяти двух килограммов…
– Я женщин не бью. Принципиально. Особенно прелестных девушек.
Она его поманила указательным пальчиком, а потом, ухмыляясь, этот же пальчик направила на паркет прямо перед собой.
– Иди сюда, шустрик. Я буду с тобой нежна…
…Сначала все то, что гремело и трещало в мечниковской квартире, трещало и гремело довольно безобидно. Без шика и азарта. Симонов посмотрел на часы.
– Кирилл, ей ведь должно хватить двух минут?
– Не уверен.
– Трех?
– Учитывая то, что Машка в жутком состоянии после бибиревского подвала, а также то, как она обленилась…
– Девочке пришлось очень худо. Не гневи Бога!
– …а также то, как она обленилась в последнее время… Петрович! а я говорю – обленилась, не надо, не надо морщиться, забросила тренировки… Ты помнишь, до чего тупо месяц назад она упустила двух некробиотов? И что они из кладбищенского сторожа приготовили?
– Девочка…
– …совсем распустилась. Пять минут. Сколько уже прошло?
О! а вот это уже серьезно. Именно с таким треском тело проламывает дверцы качественного финского шкафа. А с таким звоном разбивается круглый аквариум.
– Минута.
Любопытная бабушка осторожно высунула голову из квартирного пространства, увидела этих двоих с подавляющей серьезностью в позах и движениях, услышала, как падает у соседа люстра, и юркнула обратно.
Петрович закурил. Откуда-то сверху явился любопытный кот полосатой наружности. Встал рядом. Пригляделся-прислушался к воинственным шумам: сделал неповторимо-кошачье движение мордой в сторону и вперед. Хотел было разведать обстановку, но Петрович бесцеремонно подцепил его за пузцо и взял на руки.
– Там опасно, котенька.
– Мяя-у?
– Не перебивай меня. И не ходи туда. Лапы отдавят.
– Мрру-у! – согласился с ним кот. Спрыгнул с рук, степенно выгнул спину и ушел к себе наверх.
Бах! – экран телевизора.
– Совсем обнаглели! – это опять появилась бабушка.
– Две минуты, – с тревогой констатировал Симонов.
– Угу, – ответил ему воевода.
– Я милицию вызову… – осторожно предположила бабушка. И глянула на безобразников с этакой мечтательностью во взоре: а хорошо бы, хорошо бы и впрямь вызвать милицию.
Дзинь-делень!
– Зеркало? Или сервант, – раздумчиво произнес Симонов.
– Милицию! Вызову! Прекратите хулиганить!
– Занавески, занавески-то у вас до сих пор не стираны. Три недели как откладываете. А если гости придут? Что же вы, Анна Ильинична… – повернулся к бабушке воевода. Нужны ли ему здесь лишние глаза и уши?
– Ой, и правда. Ну извините, извините. Сегодня ж постираю, – Бойков не отпускал ее своим цепким взглядом. Никак не отпускал. Она почувствовала себя жуком на булавке.
– Ай-яй-яй, Анна Ильинична!
– Сегодня же, сегодня же… – и дверью – хлоп!
– Кирилл, три минуты.
– Угу.
Вернулся полосатый. Поплутал между симоновских штанин, потерся, взмяукнул. Был вновь принят на руки.
В этот момент Павел довольно энергично открыл дверь машенькиной спиной. Крепкая девушка удержалась на ногах. Отступила на шаг-другой, опять перешла на полусогнутые и всем своим видом показала, мол, продолжим схватку. Второй опперкот распластал ее тело на старом буро-желтом кафеле.
– О! – только и сказал Симонов.
– Безобразие, – совершенно согласился с ним воевода.
Инициируемый дышал тяжко – все-таки Машенька не подарочек, – кровь сочилась из разбитой губы, глаза горели боевым энтузиазмом.
– А что-нибудь более убедительное показать можете? – и двинулся к ним.
Бойков только и успел сказать:
– Петрович, легче, ради Бога.
Симонов так и не выпустил кота из рук. Чем, и в какой момент он ударил Мечникова, так и осталось для Павла тайной.
Тело мальчика лежало, набираясь сил, на теле девочки. Крест-накрест. Двойной нокаут. Тот редкий случай, когда совершенно незнакомые существа мужского и женского пола, находясь в преддверии тесной близости, не волнуются, не вожделеют, не пытаются сократить или же увеличить дистанцию. Сколь редка и сколь совершенна подобная гармония в наши дни! Уже теряя сознание, хозяин квартиры силился сообщить, что в целом – да, убедили… особенно дедушка. Сообщить, конечно, не успел, но собеседники в целом – да, поняли без слов.
Кот убрел. Анна Ильинична больше не выглядывала.
Воевода и Андрей Петрович, не испытывая особого оптимизма, молча разглядывали скульптурную группу лежащих. Минуты две. В конце концов Андрей Петрович вздохнул и со скептическим выражением лица покачал головой:
– Быть может, мое суждение покажется недостаточно обоснованным, однако хотел бы заметить…
– Думаешь, рано мы его инициируем?
