– Спасибо. Я еще в то утро навел справки мимо прямого нашего начальства. Обратился прямо к праотцам. Кое к кому из них. Они помнят. Они еще, слава Господи, помнят.
– Не надо тянуть.
– Ладно. Резцы, по их словам, одушевленные существа. Но души их так слабы и так невзрачны, что на девять десятых эти монстры представляют собой сложно запрограммированные машины. Не более того. И только тот, кто создал их для своих трудов, может повелеть им двигаться, ровнять горы, рыть ущелья, губить города, поражать армии и заливать страны. В Срединном мире они способны защитить себя безо всякого приказа, повинуясь простейшему инстинкту самосохранения или, если хочешь, простейшей программе самосохранения. Но ни при каких обстоятельствах резцы не сдвинутся с места и уж тем более не начнут своей работы по собственной воле. Следовательно…
– Следовательно, наш пришелец болен.
– Следовательно, наш пришелец рехнулся. Даже очень умные машины иногда ломаются. Даже очень рассудительные люди иногда сходят с ума. Наш приятель рехнулся по-настоящему серьезно. Ему начала нравиться его работа: крушить и разрушать. Следующим этапом была отправка на покой, на консервацию. Резец превратился в совершенно безопасную и неподвижную груду… Ведь даже сам главный оппонент не ведает, как «заводить» черную масть! Ваш этот Конкордат подарил ему ничтожный шанс позабавиться на старости лет.
– Ваш! Кажется, я становлюсь сторонником хорошей розги в процессе обучения.
– Опоздал, дедунюшка. Итак, полагаю, некто ошибся, вызывая из преисподней воинские части, и ненароком «включил» свихнувшийся аппаратик. Разбудил зверюшку. Не знаю уж как, но лихо проснулось. 1491-й год затронул что-то очень тонкое в нашем мире. Передвинул какие-то невидимые колесики. Помимо, разумеется, очевидных изменений. Слишком многое стало возможным. Я имею в виду – из того, что прежде Конкордата возможным не считалось. Если, конечно, верить твоим байкам… По ним судя, вода была тогда водянистее, да и масло маслянистее, а уж дерево не в пример деревяннее.
– И малышня шутила остроумнее.
– И старичье сидело на завалинке в два раза тише. Ладно, о резце: самая лучшая новость на сегодняшний день – меня научили, как его обезвредить.
– Обезвредить?
– Выбить. Иными словами, я сумею это сделать. Довольно сложно, чуть-чуть опасно, но осуществимо.
И какая-то невнятная скороговорка сухим горохом защелкала в последней фразе Бойкова. Старший витязь смолчал. Даже не спросил – как?
– Да, Петрович, смогу. Наша главная проблема растет из другого места.
Опять скороговорка, и опять молчит Симонов.
– Проблема, Петрович, прежде всего в том, что ему нельзя позволить добраться до Москвы. Он ведь тут такое учинит! А у нас под ногами мешается Февда. У Вепревского моста, помнишь, ты сказал мне, мол, черный лепесток опять задвигался, мол, идет к Москве. Я ведь тогда подумал: все, конец городу. Мы не от Пятидесятого с бесячьей командой уходили, мы наперерез ему двигались… Нельзя было поступить иначе, хоть и обидно уступать им дорогу. В случае чего…
– …приняли бы удар на себя. Но он, слава Господи, опять остановился.
– Именно так. Молись, чтобы это чудище продолжало стоять на месте, пока мы не разберемся с Февдой. Как оценить сотню бесов посреди столицы? Да просто много нудной и грязной работы для нас. Как оценить визит резца? Да просто риск не найти потом славного города Москвы.
Старший витязь погрузился в задумчивость. То ли он анализировал сказанное, то ли ожидал продолжения. Бог весть. Продолжения, во всяком случае, Симонов не дождался. Что ж, значит такова воля воеводы… Он в своем праве. Оставалось лишь закончить беседу попристойнее. Поаккуратнее.
– Ну что же, я ликую, вспоминая о его неподвижности. Правда, у нас остается старый добрый друг Пятидесятый, который склонен гоняться за двумя зайцами с необыкновенной резвостью и неуклонностью.
– Пока, слава Господи, оба зайчика живы… Стоит порадоваться.
Старший витязь выстроил на лице убедительное подобие улыбки. Бойков был очень способным учеником. Быть может, лучшим его учеником. Мальчик сказал так много, но сохранил за собой возможность решить все в одиночку. Он сказал так много, но не сообщил главного. Молодец. Ему и нельзя выбалтывать главное. Такое главное.
Учитель тоже навел кое-какие справки. В речах Бойкова он без труда заметил две несообразности. Во- первых, даже самому сумасшедшему творению Господь мог отдать приказ: «Остановись!» – и волей-неволей пришлось бы остановиться. Будь это машина, живое существо или стихийное бедствие, все равно, любое движение и действие прекратилось бы вмиг. А душевнобольной резец продолжал двигаться и действовать… Значит… значит… даже думать не хочется, что именно означает такая ситуация. Потому что, во-вторых, здесь, в Срединном мире, нет и не может быть никаких способов избавиться от резца. Разве что, одно рискованное, ненадежное и крайне неприятное средство. Одним словом, хуже не придумаешь.
Лучший друг любителей пива
Стояли сумерки, когда Песья глотка, Мохнач и сержант Мортян ограбили ларек на два ящика пива. Собственно, продавец их сам спровоцировал: Мохнач открыл рот, чтобы спросить, сколько это самое пиво стоит, ну, быть может, несколько широковато так открыл… у него рот вообще крупный, то есть значительно больше среднего мохначев рот, но ведь пастью его никто бы, согласитесь, не назвал бы. Продавец же, зоркий такой, гляди-ка! обратил внимание на мелкую анатомическую особенность: зубы мохначевы уставлены в два ряда. Сумерки же, чего тут особенно высматривать? Правда, Мохнач, чтобы слышнее было, морду к самому окошечку поднес, но не из злобных каких-нибудь намерений, намерения тут были чисто акустические… Продавец, однако, заволновался, быстро вышел через дверь, забыв при этом отпереть ее. То есть, по всему видно, сломал своим сильным боком дверной замочек. Вот он выглянул и увидел их веселую и безобидно настроенную компанию. Песья глотка еще улыбнулся ему, такие дела, ободрить захотел продавца, мол не боись, не за тобой пришли, за пивом. Тот как поскачет, ну ровно лошадь, которой перцем под хвост сыпанули. Песья глотка досадует:
– Что за люди! Разве это люди? С ними по-человечески, а они? Эх!
Мортян его утешает:
– Знаешь, оно и к лучшему. Я не уверен, что за эти деньги он дал бы нам пиво… – сунул лапу в поясной кошель, показал монетки. – Вот эти у меня еще с тех времен, когда я рядовым был, мы тогда великому князю Василию III нарыв наколдовали, от него тот и помер… а эта денежка, кажется, вовсе из других мест, – мортянов коготь тронул кружок позеленевшего металла с четырьмя иероглифами и квадратной дыркой посередине.
Песья глотка ему жизнерадостно:
– Убери свою заваль. У меня тут хрусты, как положено. Ой! В крови малость запачкались… на Фонарной с трупов насобирал.
Мохнач, тот – попроще, болтовни разводить не стал, тащит уже пиво из ларька вон. А что, ведь это провокация, оставить торговую точку с дверью настежь, да еще прямо перед потенциальным покупателем! Явный, видишь ты, призыв. Просто психика не выдерживает. Пиво же!
Сидя потом у костра, пробки поскусывали, сосут, от счастья поскуливают, ровно кутята. Много ли бесям надо? Человечье пиво, оно… оно, слов нет, какое оно. В провинции Гнилопят варят для простонародья брагу по рецепту Рамзеса II. Это когда для души, когда требуется ласковое вливание, а не что-нибудь подлинно крепкое, вроде мухоморного варева и меда на гномьей требухе. Брага, она хороша для дружеских бесед, для расслабления и взаимопонимания. Но, по всему видно, суровей нутром была чистая сила при фараонах. Не пошло еще нынешнего размягчения нравов. Учились, видать, меньше, голову понапрасну не забивали,
