здравомыслящие маньяки. Поздравляю вас, Виктор Максимович. По моим наблюдениям, вы относитесь к их числу. Ваше блистательное прошлое судостроителя, было, думается, прелюдией; истинное ваше место – здесь...
«Не повысить ли меня в должности? А еще лучше – в звании».
–...Мне хотелось бы и дальше работать с вами. Но недавняя оплошность совершенно к тому не располагает. Вы хотя бы понимаете, в чем суть вашей ошибки?
– Мне не следовало участвовать в... дуэли, господин командор.
– Такова внешняя сторона дела. Видимо, мне стоит проговорить некоторые вещи вслух.
Командор сделал паузу, собираясь с мыслями.
– Для вас важнее всего должны быть три вещи: Бог, служба и семья. Участие в мальчишестве ваших друзей не входит в этот короткий список. Вы допустили ошибку по очень большому счету, Виктор Максимович.
Сказано.
Вяликов был прав. Во всяком случае, старший корабельный инженер с ним согласился. Бывают случаи, когда понятия «неправильно» и «недостойно» сливаются воедино. И тогда чертовски сложно бывает тыкнуть себя мордой в собственное дерьмо. Стоишь над кучкой, смотришь на нее в упор, обоняешь все ее прелести... но все никак не разрешишь себе заметить ее.
– Как вы считаете, Виктор Максимович, оправдана ли моя суровость по отношению к прочих участникам... инцидента?
Невиданное дело! Начальство просит обсудить его, начальства, приказы. «До чего сложна наука педагогика...»
– Не знаю, господин командор.
– Ну что ж, попытаюсь объяснить. Насколько я помню, вы ведь женаты, Виктор Максимович?
– Так точно.
– На ближайшие полчаса я освобождаю вас от обязанности строить со мной разговор с помощью уставных фраз. Так вот, позвольте поинтересоваться, довелось ли вам испытать сомнения в день свадьбы?
– Сомнения?
– Именно. Попросту говоря, была ли у вас уверенность, что рядом с вами именно та женщина, и никакой иной быть не может?
– Да, разумеется.
– Простите за назойливость, вы счастливы? Хотя бы довольны? Можете не отвечать, если этот вопрос кажется вам бестактным.
– Почему же... Да... господин командор...
– Даниил Дмитриевич.
– Да. Даниил Дмитриевич... все нормально. Я счастлив. Не было у меня никаких сомнений, нет и, даст Бог, не будет. Мне повезло с Катей.
– Отлично. А я вот менее вас избалован удачей в семейных делах.
– Я... сочувствую вам.
– В этом нет никакой необходимости. Во-первых, вина за развод лежит исключительно на мне. Я разрешил себе сомнения, от которых вы милостью Божиею были освобождены...
– И все равно женились?
Вяликов заметил неописуемое изумление в глазах старшего корабельного инженера и поморщился.
– Представьте себе. Я был тогда моложе вас и очень, очень самоуверен. Я не знал твердо, так ли уж нужна мне Саша... та женщину. То есть, именно она ли мне нужна. Тем не менее, мы венчались. У меня, поверьте, достаточно тихий и покладистый характер, вполне приспособленный для семейной жизни. Впрочем, не мечтайте! Одно дома, другое – на службе... Она совершенно также казалась мне милым и вежливым человеком. Я надеялся на взаимную приязнь и терпение. Даже если нас и не связывало сильное чувство, порядочности, воспитания, общих интересов должно было хватить...
Командор на секунду сбился, увидев, как краснеет, стремительно и неудержимо, его подчиненный. А Сомова не вовремя посетило озорное видение: взмыленная Катькина спина, белая, широкая, замечательная любимая спина, подергивается, попадая в такт его собственным движениям, а вокруг такое шумовое оформление, что будь Судный день, то ангелу-трубачу пришлось бы со стыда об колено сломать свою никчемную дудку.
–...эээ... – с некоторым сомнением продолжил командор, – видите ли... Семья это что-то вроде машины с многочисленными трущимися частями...
Сомов сделался краснее вареного рака, и его командир поспешил добавить:
–...в нравственном и бытовом смысле. Все худо прилаженное в самом начале, с течением времени обязательно погнется, сломается, выйдет из строя.
– Я вас понимаю.
– Черта с два. Сытый голодного не разумеет. Иными словами, колебание в день свадьбы способно разрастить сначала до ссор, потом до взаимной неприязни, а через год-другой напременно обернется катастрофой. Поверьте. И, во-вторых, сочувствовать мне не стоит, и по другой причине. Я, собственно рад был развестить. Колоссальное облегчение. Досадую лишь из-за Саши. Жаль, не сумел я сделать счастливым существо, которое мне доверилось.
Вяликов сделал паузу, но капитан-лейтенант пропустил свою реплику. Он мучительно боролся с виртуальной супругой, пытавшейся перевернуться. «Если перевернется, – думал Сомов, – кранты. Жди непоправимого».
– Сейчас я женат на рейдере «Бентесинко ди Майо»...
Эта фраза неожиданно избавила Сомова от лукавого видения. Он представил себе бронированную спину с лючками, надстройками, антеннами и ракетными портами, подергивающуюся в такт... о! и оторопел.
–...и не смею позволять себе сомнения. На этот раз они могут обернуться гораздо печальнее – и для экипажа, и для корабля. Мне необходима полная уверенность. Малейший риск здесь столь же неуместен, как и при выборе спутницы жизни. Люди, поколебавшие эту уверенность хотя бы один-единственный раз, должны быть заменены как перегоревшие детали. Старая флотская мудрость: нервных – за борт. Иначе сгинут все. Надеюсь, мне удалось ясно выразить свою мысль. А, Виктор Максимович?
– Да, Даниил Дмитриевич.
– Рад, что вы со мной согласны. Надеюсь, наша беседа останется у вас в памяти, а некоторые ее... эээ... подробности не превратятся в сплетни.
– Конечно.
– По поводу вашего участия в давешнем инциденте я принял следующее решение. На вас было дано представление к Синявинскому кресту. Если бы не ваше судостроительное прошлое, плавать бы нам всем глыбами льда вокруг планеты Сатурн. Я было хотел отставить... Но, по зрелом размышлении, пришел к выводу, что лишать вас заслуженной награды неправильно. Крест вы получите. Но в следующий рейд не пойдете.
«Вот позорище!» – подумал Сомов и, кажется, подумал вслух.
– Совершенно с вами согласен. Позорище. Подумайте, стоило ли идти на поводу у этой... бестии. Впрочем, у вас появится шанс вернуться на «Бентесинко ди Майо», если комендант базы на Астре-4 сообщит мне о вашей
– Так точно, господин командор.
– Можете идти.
Госпожа старший помощник, непробиваемая и недосягаемая, смущенно сказала ему:
– Извини, Виктор. Мне жаль, что все получилось так нелепо.
– Я виноват, Лена.
Позднее, перебирая в уме подробности разговора с капитаном корабля, Сомов поправил его: «Бог, семья и служение. Так получается точнее».
