Еще вдогонку ускользавшим рыбамПротягивая сонные уста,Ты чувствовала, как вставали дыбомВсе позвонки Кавказского хребта.В тот день — в тот век — в бушующем порфиреТобою были предвосхищеныВсе страсти, мыслимые в нашем мире,Всё то, чем мы живем, твои сыны.И я, блуждая по холмам Джинала,Прапамять в горных недрах погребя,Испытываю всё, что ты узнала,Воды уже не видя близ себя.
Еще я вижу див морских свеченьеНа самой бессловесной глубине,Еще я жду развязки приключенья,Начавшегося только что во сне.А памяти моей не напрягаяИ лишь замедлив маятник часов,Меня зовет обратно жизнь другая,Уже не запертая на засов.Она со мною говорит, как с ровней,С проспекта Руставели вся видна,И ничего нет в мире полнокровнейИ соблазнительнее, чем она.Зачем же пленником в дадиануриДианы я отыскиваю след,Поверх Мтацминды тонущий в лазури?Иль та, иль эта. Середины нет.
Для всех раскрылась зеленая библия,Зеленая книга весны, —А я не знаю… не знаю, погиб ли я,Иль это лишь призрак, лишь сны…Синеет небо сквозь зыбкие листики…Простор… суета… голоса…А я опутан лианами мистики,Чужда мне дневная краса…В сверкающем солнце страшное чудится,Мне выжжет глаза синева,И в злом просторе утонут, заблудятсяРожденные смертью слова.Фальшивый звук средь согласной певучести,Тень смерти на празднике всех,Порочный, далекий от общей участи,Я проклял веселье и смех…Погибший, я жажду всеобщей гибели,И к смерти — молитва моя:«Румяные лица той краской выбели,Которой отмечен лишь я!»И только на миг, когда укоризненноИз прошлого кто-то глядит,Поблекшие губы шепчут безжизненно(А сердце не верит и спит):
