Почему-то даже сейчас она убеждала себя, что у нее нет причин чувствовать раскаяние.
Когда она коснулась дверной ручки туалета, туман забытья стал рассеиваться, но лишь усевшись на холодный каменный стульчак, она поняла, в чем дело.
– О Боже! – в ужасе воскликнула она. – Я на половине Дрейка!
Господи, что за ребячество! И как это ей в голову взбрело разделить дом? Она думала лишь о том, чтобы досадить Дрейку, не заботясь о том, сколько возникнет неудобств. Она хочет владеть Торнбери- Хаусом больше всего на свете, но пока он ей не принадлежит. И нечего делать вид, что это не так.
В данный момент, однако, ей нужно было прежде всего незаметно проскользнуть к себе. Утром она может объявить разделение дома незаконным, а сейчас ей совсем не хочется, чтобы ее застали за нарушением установленных ею же самой правил.
Осторожно открыв дверь, Розалинда услышала легкое поскрипывание – так обычно скрипит пол ночью, словно по нему на цыпочках бродят призраки, но не встревожилась. Напротив, вдохнув запах гобеленов, висевших на стенах, она совершенно успокоилась в знакомой обстановке, забыла о Дрейке и широко распахнула дверь.
– Мое почтение, малютка!
Ахнув, она подпрыгнула от неожиданности. Потом залилась ярким румянцем и прижалась спиной к стене. Она чувствовала себя разоблаченной, словно Дрейку снился такой же сон и теперь он знал, какая она распущенная.
Черт бы побрал его красоту… его мужественность! Сейчас на нем были только туго обтягивающие ноги трико и пышная белая рубашка. Он сидел на перилах, непринужденно свесив ноги. Закатанные рукава рубашки обнажали его мускулистые руки. В одной руке он держал подсвечник, и золотистый свет освещал его лицо. Но вместо обычной усмешки на нем отражалось сейчас крайнее удивление. Лицо его сегодня было изможденным, и Розалинде вдруг захотелось коснуться его, разгладить морщинки усталости, ощутить его великодушие. Ее сон открыл ей глаза на его доброту, как и на проснувшееся в ней желание любви. Ей уже недостаточно было ощущать себя хозяйкой собственной судьбы; теперь ей хотелось разделить свою судьбу с другим человеком.
– Я так и знал, что найду тебя здесь, ~ сказал Дрейк, и на его лице тут же появилась привычная дразнящая усмешка.
– Прости, Дрейк.
– За что?
– За…
Дрейк тотчас склонил голову набок, ожидая ответа. Он всегда так внимательно слушал ее, как никто другой, даже когда она метала громы и молнии. Многие ли мужчины способны на такое?
Благодарная, покорная, она почувствовала, как глаза ее наполняются слезами. И вот они уже тихо катятся по щекам.
– Розалинда, ты плачешь?
– Нет, – сухо ответила она, – просто у меня из глаз идет дождь.
– Если тебе так недостает туалета, можешь забрать его себе. Я просто буду писать в окно.
Она засмеялась и слизнула соленую каплю, упавшую ей на губы.
– Разве можно так разговаривать с леди!
– Ты вовсе не леди, ты просто Роз. Не бойся, ночной горшок меня вполне устроит.
Она снова засмеялась и шмыгнула носом, когда слезы вновь подступили к ее глазам Дрейк спрыгнул с перил и вытащил из кармана носовой платок.
– Надеюсь, моя шутка тебе понравилась.
– Ужасная шутка, – сказала Розалинда, и по ее правой щеке скатилась слеза.
Он поднял платок, чтобы промокнуть слезу, потом вдруг опустил руку, нагнулся и прижался к ее щеке губами. Что он делает? Целует ее? Нет, он собирает губами слезы!
Розалинда судорожно вздохнула, потрясенная его невероятной нежностью.
– Пожалуйста, не плачь, – прошептал он и прижался губами к ее губам в долгом и нежном поцелуе.
Розалинда замерла, окаменела, только губы ее полыхали огнем. Он все сказал ей без слов: «Ты мне дорога, все прощено и забыто».
Она не шевельнулась даже после того, как он отстранился.
– Розалинда, ты жива?
Она открыла глаза, поморгала и как будто оттаяла. И наконец, собравшись с силами, она призналась:
– Я была не права, разделив дом.
– Да, не права. Но я бы снова согласился на это, лишь бы опять увидеть тебя такой, как сейчас.
– Как, вам тоже не спится? – При звуке голоса, донесшегося снизу, Дрейк с Розалиндой разом перегнулись через перила балкона.
– Господин Шекспир, – отозвался Дрейк, – вы пришли как раз вовремя. Почему вы на ногах в такой час?
– Сочиняю, то есть пытаюсь. Я сидел на террасе и писал. Что еще можно делать, когда не спится? – Он стал подниматься по лестнице.
