Ждать пришлось недолго. Открыл сам хозяин:
— Что угодно?
— Я к вам, товарищ Стрельников.
— Прошу.
Степан очутился в светлой передней лицом к лицу с инженером Петром Васильевичем Стрельниковым. Хозяин внимательно, с благожелательной улыбкой смотрел на гостя, гость — на хозяина. Хозяин был из тех мужчин, которых с первого же взгляда называют красавцами, которые знают это и знают, что это правда. Статный, несмотря на свои уже немолодые годы, он мог бы сойти за молодого человека, если бы не проседь в бородке-лопатке и в длинных волосах, зачесанных назад, если бы не умиротворенность и взвешенность движений. Подчиняясь духу времени, требовавшего исключительной простоты в одежде, он носил толстовку, по толстовку, замечательно сшитую из прекрасного сукна, и сандалии, но сандалии из шевро. За всем этим легко угадывался сюртук или фрак, белая накрахмаленная рубашка и галстук, ждавшие своего часа. Впоследствии, описывая Стрельникова в разговоре с Одуванчиком, Степан назвал его бархатным. Он двигался и говорил медленно, не скупясь на бархатистые, умело выделенные нотки, причем ого речь была живой и окрашенной, жестикулировал сдержанно и мягко, улыбался снисходительно. Его лицо становилось сухим, даже жестковатым, лишь только исчезала улыбка. Впрочем, это случалось редко. Он знал, что обаятельная улыбка является одним из его преимуществ, и не отказывался от нее.
Он мог допустить фамильярность, но, конечно, только со своей стороны. Вспомнив, что вчера видел нынешнего неожиданного посетителя с блокнотом в руках на заседании ирригационной комиссии, Стрельников сразу связал его появление с ошибкой в «Маяке», весело рассмеялся, обнял Степана за плечи и втолкнул в комнату, одновременно служившую гостиной и столовой. Все так же деспотически он посадил гостя на диван и сел против него на мягкий табурет, упершись кулаками в колени и наклонившись вперед.
— Чем обязан? — спросил он, продолжая улыбчиво разглядывать Степана. — Если не ошибаюсь, вы из редакции «Маяка». Очень приятно! Серьезная и осведомленная газета. Познакомимся…
— Моя фамилия Киреев.
— Разрешите имя-отчество?
— Да нет, просто Киреев.
— Не настаиваю, если вам угодно сохранить полуинкогнито. Это вполне по-газетному. Кстати, считаю, что обычай именовать человека не только по имени, но и по отчеству — это одна из черточек нашей милой расейской отсталости, так же как версты и аршины, пуды и фунты. Я Петр Васильевич, что означает Петр бен Васильевич, Петр, сын Василия. Кого это интересно, как говорят одесситы? Ведь это Азия, Турция, Алжир и Тунис… — Он похлопал Степана по колену. — А знаете, дорогой, кажется, я догадываюсь о причине, давшей мне приятную возможность познакомиться с вами!
Все шло гораздо легче, чем ожидалось. В каждом движении Стрельникова, в каждой нотке медлительного голоса чувствовалось желание облегчить гостю его неприятную задачу. Да что там облегчить! Нет, вовсе снять, убрать, отбросить ее.
— Я должен извиниться… — начал Степан.
Хозяин возмутился, поднес руки к ушам:
— Какие глупости, пустяки! Ни одного слова больше! Волею хозяина дома приказываю вам замолчать! Никчемная затея! Вероятно, в ней виноват товарищ Васин. Обязательнейший человек, но к чему, к чему! При первой же встрече с ним я заявлю протест, клянусь моей бородой!.. Нет, нет, никаких извинений! Во-первых, ошибка совершенно не стоит того, а во-вторых, кто начинает извинениями, тот кончает враждой, а я отнюдь не намерен ссориться с газетчиками. — Он засмеялся. — Знаете, ведь мы с вами к тому же коллеги, однополчане, верноподданные шестой великой державы — прессы. В незабвенные студенческие годы, когда аппетит безупречно хорош, а карман бессовестно деликатен, я зарабатывал репортажем в питерских газетах, газетенках и листках. Ведь я из дворянской бедноты. Есть герб, но нет даже следов позолоты на этом гербе. Приходилось пробиваться… Платили за хронику неплохо и даже давали авансы по трешке, по пятерке. Обед в студенческой столовке — тарелка борща, котлета величиной с лапоть и сколько угодно хлеба — обходился в пять строчек, в портерной — немного дороже. Ха-ха! Но как мы писали, как мы борзо писали, мой дорогой! Например, так: «На затихшей улице, смутив ночную тишину отдохновения, прогремел выстрел из огнестрельного оружия известной системы «Кольт», раздался душераздирающий крик несчастного самоубийцы, и головы разбуженных жильцов стали выскакивать в форточки». Вы представляете себе картину! Ничего, в вечерних листках попадались и не такие перлы многотерпеливого русского языка. — Он вдруг забеспокоился и крикнул: — Нетта, что же ленч? Мы с товарищем Киреевым голодны, как волки.
— Нет, нет! — забеспокоился и Степан, порываясь встать и удерживаемый Стрельниковым, который решительно положил руки на его колени. — Простите, я сыт… и спешу. Нужно сдать материал.
— Без церемоний, без церемоний! — настаивал Петр Васильевич. — Газета подождет. Знаете, как сказал Александр Третий, когда его попытались оторвать от рыбной ловли ради важного разговора с послами о положении в Европе: «Пускай Европа подождет!» Замечательно, глубоко, философично! И даже не «пускай», а «пущай», чтобы кислыми щами да смазными сапогами понесло, чтобы крепче, внушительнее было. Если хотите успеха в жизни, прежде всего научите; Европу терпеливо ждать в вашей передней. Да-с! И имейте в виду, дражайший коллега, что в этом доме не отказываются сесть за стол.
— Скорее наоборот! — послышался смеющийся, свежий и низкий голос.
Степан обернулся.
4
В дверях стояла девушка, рослая и полная, со светлым, очень светлым лицом. Это было первое и, как потом выяснилось, единственное, что заметил Степан при первой встрече с Неттой Стрельниковой. Немного испуганное ощущение света, юности, избытка здоровья он чувствовал потом при каждой новой встрече с этой девушкой.
— Поэт, прозаик, живописец? — коротко, деловито осведомилась она у отца, и уголки ее губ смешливо вздрогнули.
— Нет, мастер из другой сферы, — ответил Петр Васильевич.
— Неужели среди наших новых знакомых в этом городе будет хоть один нормальный человек! — Она милостиво кивнула Степану.
— Товарищ Киреев, не желающий назвать своего имени-отчества, журналист из газеты «Маяк», — представил его Стрельников.
— Это вы сегодня переврали мою фамилию трижды? — спросила девушка строго, но все же протянула Степану свою сильную и широкую руку: — Очень мило ради первого знакомства, товарищ Киреев! Что же будет дальше?
— Нетта, Нетта, никаких объяснений! — вмешался Стрельников.
— Тем лучше, — сразу согласилась девушка, и ее лицо осветилось улыбкой. — Терпеть не могу объяснений и ссор! Садитесь за стол.
Начался веселый и вкусный завтрак под председательством Петра Васильевича и управлением Нетты, завтрак в гостеприимном доме, где хозяева умеют закармливать, не угнетая гостя, не превращая еду в обязанность, повинность и увлекая его своим примером. Стрельниковы говорили о местных писателях и поэтах, которые уже узнали дорогу в их дом и заполняли его альбом автографами, говорили о курортном сезоне, о летних развлечениях — словом, о вещах, малознакомых Степану, но приятных и интересных. Нетта сказала, что она очень любит Черноморск, его живописные лестницы, бульвары и налет безделья, лени, свойственный южной толпе. Она также сказала, что Черноморск дорог ей и потому, что это родной город. Она уехала отсюда девочкой еще до революции и многое уже забыла, но летом обшарит каждый уголок и обретет родину вторично.
— Ведь мы проживем здесь не меньше года, не так ли, папа?
