шевелились, но голоса не было слышно.
— Питер, подойди, тебе будет интересно, — пригласил шериф.
Питер шагнул в клетку и присел на корточки к постели раненого.
— Замолчал, — сказал шериф. — Черт побери, он тут такого наговорил! Надо будет записать. Крис, принеси-ка мне бумагу и перо. Они в ящике стола.
— Здесь закрыто.
Маккарти вышел из клетки:
— Неужели я закрыл свой собственный стол на ключ? Привычка такая…
Он полез в карман и достал связку ключей. Но не направился к столу, а, резко повернувшись, вставил ключ в замок на решетке и со скрежетом его провернул.
— Что за шутки, шериф? — спокойно спросил Питер, оказавшийся в одной клетке с раненым.
— Это не шутки, мистер Уолк. Эй, Лански, скачи в контору и дай телеграмму в Гудворд, маршалу Баррету. Напиши: «Задержан опасный преступник».
Глава 7. ТВОРЧЕСКИЙ КРИЗИС АРХИТЕКТОРА БЕЛЛФАЙРА
Молодой архитектор Натаниэль Беллфайр никогда бы не стяжал своей известности, если бы в построенном им отеле не переночевал путешествующий по Америке европейский писатель. Путевые заметки популярного беллетриста читал каждый, кто мог себе позволить воскресную газету. Жителям городов, через которые проезжал автор, было интересно узнать, что они живут вовсе не в городах, а в захудалых поселках. Их многочисленные университеты, оказывается, были жалкой пародией на английские колледжи, в их картинных галереях висели учебные этюды дилетантов, а симфонические оркестры играли вариации на темы песенок римских извозчиков. Но больше всего желчи излил знаменитый писатель на те гостиницы, которым посчастливилось предоставить ему кров.
Он, к примеру, красочно описывал свои страдания, когда по утрам ему приходилось просыпаться от звуков гонга. С первыми ударами постояльцам предписывалось открыть глаза, покинуть постели и приступить к утреннему туалету. Спустя полчаса новые гулкие удары призывали гостей отеля спуститься в pecторан, чтобы незамедлительно наполнить желудки завтраком, шедевром местного кулинара. Если же творческая натура писателя вынуждала его подремать и насладиться утренней негой чуть больше положенного, то, спустившись в ресторан, он был обречен не обнаружить там ничего, кроме грязной посуды и сыто отрыгивающих соседей — фермеров, коммивояжеров и бродячих проповедников.
Если американцам такой порядок представлялся воплощением их демократического духа, то для утонченного европейца в этом виделся призрак казармы либо тюрьмы. И наиболее ярким проявлением антигуманной сущности так называемой «американской культуры» наблюдательный путешественник счел отель в городке Лафайет-Сити.
Он красочно описал мрачные «камеры», «казематы»и «карцеры», из которых состояло это первое творение зодчего Беллфайра. Статья заключалась энергичным пассажем, в котором знаменитый писатель обращался ко всем ныне здравствующим и будущим тиранам и диктаторам с настоятельным советом использовать редкостное дарование Натаниэля Беллфайра для строительства самых отвратительных в мире тюрем.
По всей видимости, эти юмористические строки попались на глаза солидных людей, которые владели деньгами и связями, компаниями и банками, городами и округами, которые владели всем, кроме чувства юмора. Писатель уже давно вернулся в свою Европу
и принялся брюзжать по поводу упадка европейской культуры, позабыв о своих страданиях за океаном. А Натаниэль Беллфайр так и не получил ни единого заказа с момента публикации тех злосчастных путевых заметок.
Хотя упреки писателя были несправедливы, клеймо «строителя тюрем» пристало к молодому архитектору так же прочно, как почтовый штемпель отпечатывается на конверте. И в конце концов он и сам себе стал казаться чем-то вроде использованного почтового конверта, который ни на что больше не годен. От него отвернулась невеста, он задолжал домохозяину. Вместо того чтобы корпеть в мастерской над новыми проектами, Беллфайр целые дни проводил в бесцельных прогулках по набережным Бостона либо сидел в огромном круглом холле отеля «Тремонт-хаус», пытаясь впитать в себя творческий дух его создателя, великого Роджерса13.
Все эти усилия привели только к тому, что его одежда и волосы впитали в себя запахи сигарного дыма и ресторанной кухни.
Надо ли говорить, что он ни минуты не колебался, когда получил телеграмму из далекого Денвера: «Горнорудная компания Берга просит подтвердить ваше согласие на участие в строительстве Крофорд-Сити. Инженер Скиллард». Натаниэль Беллфайр подтвердил свое согласие, даже не спросив, на каком краю света находится этот Крофорд-Сити, и находится ли он вообще где-нибудь, кроме как на телеграфном бланке.
Новая телеграмма содержала достаточно подробные инструкции, и Беллфайр не медля отправился в путь. Ехать ему предстояло не в Колорадо, как он предполагал поначалу, а в Арканзас. Он пересаживался с поезда на пароход и снова на поезд. Он преодолел врожденную застенчивость и научился наспех кормиться в станционных буфетах, стараясь опередить попутчиков и занять место за столиком, чтобы не торчать у буфетной стойки. И подобно многим другим пассажирам, часто пробирался в самый конец поезда, чтобы полюбоваться уходящим вдаль пейзажем. Чем дальше на Запад уходил поезд, тем однообразнее становился этот пейзаж, и тем медленнее тянулись дни.
Глядя на разворачивавшиеся за окном бесконечные выгоревшие степи, Беллфайр часто вспоминал европейского писаку и искренне огорчался, что тот не добрался в своем путешествии до западных прерий. Если бы беллетрист не свернул себе шею при крушении поезда, его отчеты наверняка затмили бы по своей желчности описание скромного отеля.
Железная дорога, проложенная по прерии, не имела никакого отношения к таким понятиям, как комфорт, безопасность и надежность. Колея была проложена по равнине, но изобиловала крутыми поворотами, потому что строители не тратили время на сложные инженерные работы. Вместо того чтобы засыпать овраги, пробивать тоннели или громоздить насыпи, они просто огибали препятствия. Поезда здесь не могли разогнаться до привычной на Востоке скорости в пятьдесят-шестьдесят миль в час без риска сойти с рельсов. Но попытки достичь такой скорости были здесь делом привычным, судя по количеству катастроф.
Попутчики архитектора жизнерадостно сообщили ему, что поезд собран из вагонов, уцелевших от трех предыдущих составов. Ни один из них не дошел до конечной станции, Гудворда. И все из-за того, что на одном и том же участке рельсы вдруг начинали скручиваться в спираль и сбрасывать с себя поезда, как норовистый мустанг сбрасывает неопытных ковбоев-объездчиков. Родео продолжалось до тех пор, пока, наконец, железнодорожная компания не решила, что дешевле будет починить полотно, чем все время закупать новые вагоны и локомотивы. Сгнившие подмостки из веток заменили щебеночной насыпью, и рельсы крепко-накрепко прибили к новым шпалам. «Теперь-то мы наверняка доберемся до Гудворда, — заявил сосед архитектора, нежно прижимая к плечу свою молодую жену. — А оттуда до Ванденберга рукой подать. Говорят, там открылась вакансия редактора газеты. Хорошее дело, не находите? Сам-то я скорняк, могу и по плотницкой части, но газету выпускать прибыльнее. А женушка может пойти учительницей в баптистскую школу».
«А далеко ли от конечной станции до Крофорд-Сити?» — поинтересовался Беллфайр. Кандидат в редакторы почесал в затылке и принялся опрашивать соседей, но никто из сорока пассажиров ничего не слышал о городе с таким названием. Только в соседнем вагоне нашелся фотограф из Денвера, который совсем недавно в Санта-Фе видел на стене полицейского участка объявление, предупреждавшее всех, что на дороге между Крофорд-Сити и заброшенным прииском Бешеного Койота опасно появляться без вооруженной охраны.
Значит, такой город все-таки существует, заверили архитектора его соседи. А если там требуется охрана, значит, город процветает. «Странно, что там нет газеты, — добавил скорняк-редактор. — Может быть, сами начнем ее издавать?» Крофорд-Сити Геральд Трибьюн «! Звучит весьма солидно. Вы, мистер архитектор, будете писать статьи о жизни на Востоке, всякие культурные новости, обзор моды и политики. Да и для вас, мистер фотограф, такая газета — просто золотая жила! Вы станете первым фоторепортером Оклахомы!»
Фотограф с видимым сожалением отказался от столь блестящей карьеры. Ему надо было добраться до
