А Бока извлек из кармана театральный бинокль, уже появлявшийся однажды на сцену – в Ботаническом саду. С ремешком бинокля через плечо, он был ни дать ни взять сам великий Наполеон. Во всяком случае, полководец, черт возьми!
И они стали ждать.
Историк должен придерживаться точной хронологии. Поэтому мы отмечаем, что ровно через шесть минут на улице Пала зазвучала труба, – но чужая. Заслышав этот звук, батальоны встрепенулись.
– Идут! – пробежало по рядам. Бока слегка побледнел.
– Сейчас, – сказал он Колнаи, – сейчас решится судьба нашей державы.
Спустя несколько мгновений оба часовых, спрыгнув с забора, помчались к сторожке, на крыше которой стоял генерал. Остановившись внизу, они отдали ему честь:
– Неприятель приближается!
– По местам! – приказал Бока, и часовые убежали: один спрыгнул в ров, другой присоединился к армии улицы Марии. Приложив бинокль к глазам, Бока тихо сказал Колнаи:
– Подыми трубу и держи наготове.
Колнаи повиновался. Бока быстро отнял бинокль от глаз. По лицу его разлился румянец.
– Труби! – с одушевлением воскликнул он.
И труба запела. Краснорубашечники остановились перед обоими входами. Серебряные острия их копий сверкали на солнце. В своих красных фуражках и рубашках они походили на красных дьяволят. Их горнисты тоже затрубили атаку, и воздух наполнился призывными трубными звуками. Колнаи трубил не переставая.
– Тата… тра… трара… – неслось с крыши сторожки. Бока с биноклем в руках искал Фери Ача.
– Вон он!.. – вдруг воскликнул генерал. – Идет с отрядом, который наступает с улицы Пала… Там и Себенич… знамя наше несет… Да, жарко придется армии улицы Пала!
Отрядом, подошедшим с улицы Марии, командовал старший Пастор. Над отрядом развевалось алое знамя. Все три трубы пели не умолкая. Но краснорубашечники, сомкнув ряды, неподвижно стояли у ворот.
– Они что-то замышляют, – промолвил Бока.
– Пускай замышляют! – воскликнул адъютант, на мгновение перестав трубить. Но в следующую секунду уже снова дул изо всей мочи.
– Тата… тра… трара…
Внезапно трубы краснорубашечников смолкли. Их отряд, стоявший на улице Марии, разразился оглушительными боевыми кликами:
– Гейя, гоп! Гейя, гоп!
И ринулся в ворота. Защитники мгновение помедлили, словно собираясь принять бой, но потом сломя голову бросились наутек, как и предусматривалось планом.
– Браво! – воскликнул Бока и поспешно обернулся к улице Пала.
Однако отряд Ача и не думал входить на пустырь, а стоял на улице, перед открытой калиткой, словно прирос к месту.
– Что это они? – промолвил Бока с тревогой.
– Какая-нибудь, хитрость, – дрогнувшим голосом отозвался Колнаи.
Они снова посмотрели налево. Наши бежали, и краснорубашечники гнались за ними.
Тут Бока, до той поры серьезно и не без испуга наблюдавший за неподвижным отрядом Ача, вдруг выкинул такое, чего не делал ни разу в жизни: подбросил вверх фуражку, испустил дикий вопль и принялся плясать, как сумасшедший, на ветхой кровле, которая чуть под ним не проломилась.
– Спасены! – восклицал он.
Потом, подскочил к Колнаи, стиснул его в объятиях и, расцеловав, пустился в пляс вместе с ним. Адъютант ровно ничего не понимал.
– Что с тобой? Что ты? – спрашивал он в недоумении. Бока указал в ту сторону, где в бездействии стоял со своим отрядом Ач.
– Видишь?
– Вижу.
– И не понимаешь?
– Не понимаю.
– Ах ты, дурачина… Да ведь мы спасены! Победили! Неужели не понимаешь?
– Нет.
– Видишь, они стоят не двигаясь?
– Конечно, вижу!
– Не входят… ждут…
– Ну, ждут.
