совсем неожиданно представился. Итак, разглядывая пассажиров парома, я заметил Пашку. Она сидела неподалеку от бака с водой, на длинном мотке брезента и, как обычно, увлеченно дочитывала свою черную книжку, которая лежала у нее на коленях.
Белый платок хоть и висел на голове, но на этот раз из-за духоты завязан не был, и озорные косички болтались на груди. Я бегло огляделся и понял, что все пассажиры увлечены своими делами и разговорами и никто не обращает внимания на мирно сидящую в сторонке девчонку, а заодно и на меня, ее противника. План мести созрел почти мгновенно, едва мой взгляд упал на какой-то ящик из которого торчала пустая пластиковая бутылка. Я быстро спрыгнул с тюков, взял эту бесхозную полторашку и отправился к баку с водой. Паром тащился на удивление медленно. Я отметил, что мы едва достигли середины реки, а тем временем гроза уже приближалась, так как вдали довольно активно колыхались кроны деревьев. У нас же тут пока еще был полный штиль, и казалось, что жара и духота выдавили из воздуха весь кислород. Я прошел мимо девчонки. Она даже и бровью не повела. Похоже, она сейчас не заметила бы и самого слона! Что ж, это мне было только на руку. Я подошел к баку, попил холодной водички, умылся, а затем наполнил бутылку. Крышки на ней не было, и это тоже меня радовало. От предвкушения скорой расплаты я весь вспотел. Снова осмотревшись, я не спеша двинулся в обратный путь, небрежно держа бутылку в одной руке. Поравнявшись с девчонкой, сделал вид будто споткнулся, задев за брус, торчавший из палубы, и выпустил бутылку из ладони. Полторашка грохнулась прямо у ступней Пашки, выплюнув от сильного удара добрую половину своего содержимого. Ледяные брызги окатили мою противницу буквально с ног до головы.
— Ах! — невольно вырвалось из груди девчонки, и она быстро вскочила.
— Ой, извини, я нечаянно! Проклятый брус... — пробурчал я, спешно поднимая бутылку и едва сдерживая злорадную улыбку.
Девчонка глубоко вздохнула и, смахнув брызги со страниц книги, снова присела на моток брезента.
— Извини! — сказал я и пошел дальше.
В это время паром попал в водоворот и его стало заметно трясти. Оказавшись за спиной девчонки, я остановился и, беззвучно хохотнув от удовольствия, снова повторил свой трюк, направив на сей раз ледяной плевок прямо на лопатки девчонки, выпирающие из-под платья. Когда вода хлынула на спину Пашки, она пронзительно взвизгнула и опять вскочила, буквально задыхаясь от столь коварного удара. Ее глаза, и без того большие, расширились до безобразия.
— Прости, я не хотел! Это водоворот! Так качает, а бутылка скользкая... — начал я как бы виновато оправдываться за свой поступок, но мои глаза при этом так злорадствовали, что девчонка, похоже, все поняла.
Я подумал, что она сейчас бросится на меня и вцепится ногтями в лицо, точно дикая кошка, или же, что еще хлеще, попытается двинуть меня по щеке этой своей черной книжкой, которую она теперь прижимала к груди, защищая от воды, или же, на худой конец, разразится на весь паром трехэтажной бранью, чтобы натравить на меня всех пассажиров парома. Да, в те секунды нашего противостояния я был почти уверен в таком исходе ситуации и был поэтому готов принять любую контратаку девчонки, так как чувствовал себя отмщенным по полной программе! Однако ничего страшного не произошло. Пашка осталась стоять на месте, ее пальчики лишь крепче сжали кожаную обложку. И она не произнесла ни слова, а только посмотрела как всегда открыто, прямо в глаза, и все... Но зато, что это был за взгляд! Нет, в ее глазах, которые я тогда впервые увидел так близко и ясно, не было ни ненависти, ни гнева, ни злобы, ни коварства. В них вместе с набежавшими слезинками застыли боль и удивление, непонимание и немой упрек, точно она говорила: «Ну зачем ты так?!» Но более всего меня поразило в этом взгляде даже не это, а какая-то необъяснимая покорность судьбе, точно девчонка понимала, что получает расплату за свои проступки, и, похоже, она была готова и дальше терпеть любые мои выходки. И тут я впервые ощутил внутри себя острый укол совести. Не перегнул ли я палку своей мести? «А вдруг эта девчонка тогда, в башне, задела меня действительно случайно?» — промелькнула в мозгу стремительная мысль.
И, поддаваясь этой минутной слабости и желая поскорее уйти от девичьего взгляда, я мухой подхватил уже почти пустую бутылку и, неуверенно буркнув: «Прости! Я же не специально...», убрался восвояси. Я подошел к краю парома и повис на его железных поручнях. Уши у меня горели, от духоты и от внезапно нахлынувших чувств совсем не хватало воздуха. Я дышал широко раскрытым ртом, приводя себя в порядок. Две силы боролись у меня внутри. Одна ликовала и говорила, что ты, Жорка, молодец! Сделал эту зазнайку на все сто! Будет теперь знать, как обижать такого классного пацана! Кажется, она поняла свои ошибки и впредь не станет так себя вести — надменно и вызывающе. Другая, наоборот, упрекала меня, считая, что я поступил подло, ударил в спину, как самый последний трус. А ведь она не такая уж и зануда, и совсем не уродина, даже симпатяшка! Вон ведь какие у нее живые глаза!
Я не знаю, что делала в это время девчонка, так как боялся обернуться, но, похоже, на пароме никто даже и не заметил наших разборок. Плавание спокойно продолжалось.
Когда я наконец пришел в себя, то снова почувствовал уверенность в своих силах и в правоте поступков. Я отомстил и теперь могу спокойно возвращаться домой. Ведь сама судьба дала мне такой шанс хоть как-то поквитаться за свои поражения, и я его не упустил. И нечего себя больше укорять! Через пару дней мы уже полетим в Египет, и все эти мелочные разборки изгладятся из памяти и души, вытесненные новыми захватывающими впечатлениями. Став прежним Жорой-Обжорой, я усмехнулся и, забросив баклажку далеко в реку, решительно обернулся. Однако то, что я увидел,
