выпячиваться. Нужно выглядеть, как все.
– Да че со мной не так-то? – Штырь наклонил голову и оглядел себя. Снова поднял взгляд на Борового и недоуменно проговорил: – Все, как у тебя.
– Я не про одежду. Базар надо фильтровать. Это здесь ты свой, а там ты среди врагов, понял? Каждый, кто не с нами, – потенциальный враг. Запомни: никаких радикальных высказываний. Чтобы осуществить задуманное, нам нужна четкая, отлаженная схема действий. И поведение на людях входит в эту схему.
– Да ладно, ладно. Я понял.
– Ты от всех татуировок избавился?
– Сам ведь знаешь, что от всех.
– А на затылке?
– Да кто там увидит! У меня ж прическа, как у педрилы. Скоро волосы до жопы дорастут. Шифруюсь, блин, как Штирлиц.
Боровой поморщился.
«С какими кретинами приходится работать, – неприязненно подумал он. – Ну, ничего. Они – расходный материал. За ними придут другие – умные, образованные. Вот тогда и посмотрим, чья возьмет».
Мимо прошел индус. Боровой, по старой привычке, от которой никак не мог отделаться, проследил за ним взглядом, но тут же одернул себя – «не смотри». В груди глухо рокотнула ярость, и Антону пришлось здорово постараться, чтобы взять себя в руки.
Штырь ухмыльнулся.
– А это как называется? – насмешливо поинтересовался он.
– Что?
– Да вот это – как ты глазами на черного зыркнул. Будь я на его месте – я бы обосрался от страха. А еще на меня наезжаешь.
Антон пристально посмотрел на Штыря – тот мгновенно согнал с лица ухмылку.
– Ты уточнил место и время встречи? – сухо спросил Антон.
Штырь кивнул:
– Да. Сегодня в девять вечера, в хибаре возле скапища.
– Не скапища, а капища. Я же тебе объяснял – это у них что-то вроде алтаря.
– Да мне один хрен, – пожал плечами Штырь.
– Ты должен уважать веру наших предков.
– Да я уважаю. Только понять не могу, на хрена вообще какая-то вера нужна? Перун-мерун. Сказочки все это. Вот у нас – дело. Святое дело! Правда ведь, Боров?
– Правда. Только ты поменьше языком трепи.
Батя – высокий, широкоплечий, русобородый – в длиннополой рубахе, перепоясанной веревкой, взглянул на Борового сверху вниз и прогудел:
– Обожди здесь, в сенях. Мне нужно договорить с гостем. Я оставлю дверь открытой, можешь послушать. Тебе это тоже будет полезно.
Он вернулся в «горницу» (так он называл небольшую комнатку со стенами, обшитыми драным рубероидом) и уселся на самодельный широкий стул. Собеседника Бати Боровой отсюда не видел, но по интонации голоса догадался, что это журналист.
– Так вы не договорили... Что, по-вашему, будет с человеком после смерти? – спросил гость. – Христианство обещает нам рай или ад. Ислам тоже. А что на этот счет говорит язычество?
– Велес уводит душу по Млечному Пути в вирий, – пробасил в ответ Батя. – Тот, кто набрался в жизни всякой дряни – эгоизма, бесчестных или беспутных поступков, с моста свалится в огненную реку, которая выжжет все наносное. Если ничего не останется – значит, человек был дрянью. А если останется – человек может снова попробовать пройти по мосту.
– Здорово! А известно, что происходит с человеком в вирии?
Батя снисходительно улыбнулся.
– Конечно, брат. В вирии люди живут обычной жизнью, пока не придет срок, а на земле не зачнется подходящее тело. А как найдется, аист берет подходящую душу и переносит ее в свободное тело. Там душа развивается до восьми или десяти лет, и только после этого дитя превращается в человека.
– Значит, смерть – не конец? – не без юмора спросил журналист.
– Конечно нет, – спокойно и терпеливо ответил ему Батя. – Для язычника смерть не конец, а этап, своего рода сессия после семестра.
– В чем же все-таки смысл жизни? – упорствовал журналист. – Каким вы его видите?
Батя повел могучими плечами, кашлянул в пудовый кулак и пробасил:
– Это очень сложный вопрос, брат. Если попытаться ответить несколькими словами, то смысл в том, чтобы в течение нескольких жизней подняться до уровня Рода Великого и принять участие в творении вселенной. Впрочем, любой человек принимает в этом участие, просто на высшем уровне развития у человека больше возможностей повлиять на Вселенную.
– Род Великий – это Творец, Создатель Вселенной?
– Он не творец, он сама Вселенная, – спокойно пояснил Батя. – А устроители ее Ящер, Велес, Сварог, да и все остальные боги – в своих областях.
– А почему на одном из ваших знамен – свастика? – неприязненно поинтересовался журналист. – Разве вы фашисты?
– Свастика – это древний солярный символ, – произнес Батя, назидательно подняв палец. – Это коловрат. Если лучи загнуты вправо – свастика источает Силу, энергию, творит Жизнь. Левосторонняя – концентрирует Силу в борьбе за Жизнь. Свастика, брате, это один из атрибутов, помогающий человеку взывать к богам и рассчитывать на их помощь.
– Гитлеру она не очень-то помогла, – насмешливо заметил журналист.
– Она помогла Гитлеру в борьбе с евреями и ослабила его силы в борьбе со славянами, – возразил Батя. – Однако мы не договорили про свастику. Если верхний конец свастики повернут вправо, то движение жизни пойдет вспять – Осолонь, «против часовой стрелки», от мира богов – Прави, к черной Нави, обители Чернобога, Седуни и Дыя. Такой символ является «гербом» сил тьмы. Человек, следующий от добра ко злу, будет все больше озлобляться, чернеть душой. Не зря же и в наши дни мы трижды плюем через левое плечо, за которым стоит злая сила, а о хорошем деле говорим, что оно правое, то есть правильное.
«Батя сегодня в ударе, – подумал Боровой. – Обычно он не так многословен. Когда уже он закончит трепаться?»
– А правда, что у язычников бывают жертвоприношения? – спросил неугомонный журналист.
Батя сдвинул брови и пристукнул кулаком по столу.
– Что такое жертва? – спросил он журналиста.
– Я... не знаю, – испуганно промямлил тот.
– Жертва – это совместная трапеза с богами и предками! С людоедством предки славян покончили еще в ледниковом периоде, поэтому говорить о человеческих жертвах, подразумевающих смерть, не приходится. Обычная жертва – возлияние меда, пускание хлеба по реке или несколько капель своей крови в огонь. Ну и, конечно, пир. В этом смысле в язычестве процветает жертвоприношение, – с улыбкой закончил Батя.
– Так-так, – приободрившись, произнес журналист. – Так, значит, у вас непримиримые противоречия с христианством?
Батя добродушно усмехнулся.
– Видишь ли, брате... Языческие веры рождались вместе со своим народом-носителем и поэтому в достаточной мере отражают весь окружающий мир, а вот христианство или, скажем, ислам имеют вполне определенных создателей, личностей. По сути, христианство – это культ человека. А идеология христианства, при всем мнимом отречении от мирских благ, помещает человека в центр мира и тем самым дает ему неограниченные права.
– Спасибо за подробное интервью. Журналист – жилистый, долговязый парень – поднялся со стула и протянул Бате руку. Батя усмехнулся в бороду, но протянутую руку пожал.
– Если понадоблюсь, всегда можете найти меня здесь, – сказал он. – Мир вам!
– И вам тоже!
Журналист вышел в сени, с любопытством глянул на Борового, но, наткнувшись на его суровый взгляд,
