ничем особым не выделялся, но внезапно бросил семью, работу и принял постриг в Валаамском монастыре под именем инока Адама. Прожив в монастыре год, Адам уединился в пустыне на том же острове, где получил дар предвидения событий. Сам он объяснял это тем, что «неведомо как оказался на небе и там прочел две книги». С тех пор с ним беседовал некий голос, который велел ему не держать своих знаний при себе, а сообщить о них «избранным», то есть государям.
Спустя несколько лет Васильев написал первую часть книги предсказаний. Ее содержание касалось царствования Екатерины II и оказалось настолько возмутительным, что дело дошло до Синода и самой императрицы. Шел сороковой год правления Екатерины, а в предсказаниях было сказано, что править ей ровно сорок лет и что корону после ее смерти получит не любимый внук Александр, а ненавистный сын Павел. Императрица была в ярости. За предсказание Васильев был расстрижен и приговорен к смертной казни «за оскорбление высочайшей власти», но потом смертная казнь была заменена пожизненным заключением в Шлиссельбургскую крепость.
Однако в том же году, после сорока лет правления, Екатерина скоропостижно скончалась, а на троне действительно воцарился ее сын. Мистически настроенный и эксцентричный Павел, узнав из тайного архива матери о предсказаниях Васильева, послал за ним. Далее начинаются странности. Во-первых, якобы монарх тайно беседовал с расстригой и узнал от него некие откровения, касающиеся судьбы Романовых. Более того, эти откровения Павел изложил письменно в виде «Письма к потомку» и поместил в архив с пометкой: «Вскрыть через 100 лет после моей смерти». Во-вторых, Васильев не подвергается репрессиям, ему разрешено вновь постричься в монахи. И в 1796 году в Александро-Невском монастыре он повторно принимает постриг под именем Авеля.
Но вскоре Авель покидает монастырь и отправляется странствовать по Руси. В конце концов провидец возвращается на Валаам, где пишет вторую часть книги предсказаний, касающуюся участи Павла и его скорой смерти. За свои предсказания Авель вновь попадает в Тайную канцелярию и вскоре повторно заключается в Шлиссельбургскую крепость. Но менее чем через десять месяцев император был убит. Не верящий ранее в мистику новый царь Александр Павлович освобождает Авеля и ссылает на Соловки. Здесь Авель не угомонился и вскоре написал третью книгу предсказаний, касающуюся правления Александра I и ближайшей судьбы России: нашествия французов и сожжения Москвы. Разгневанный император велел заточить Авеля в монастырскую тюрьму, «покуда не сбудутся его предсказания».
После войны с Наполеоном и разорения Москвы Александр велел выпустить Авеля, дать ему паспорт, деньги и разрешил свободно передвигаться по России и вне пределов страны. В это время Авелю исполнилось пятьдесят шесть лет. Он был еще крепок телом и отправился, как бы сейчас выразились, в мировое турне. Авель посетил многие уголки России, побывал в легендарном Царьграде-Константинополе- Стамбуле, Иерусалиме, на Афоне. Возвратившись на родину, он поселился в Троице-Сергиевой лавре. Слава Авеля-предсказателя стала огромной, к нему постоянно приезжали вельможи и их жены, дочери с просьбой предсказать судьбу и выбрать правильно жениха. Но на подобные просьбы Авель не откликался, предпочитал уединение. В монастыре он написал две книги: «Житие и страдания монаха отца Авеля» и «Книгу бытия», где затронул вопросы сотворения мира и человека.
Однако на месте предсказателю не сиделось. Вскоре Авель покинул Троице-Сергиеву лавру и вновь начал скитаться по стране. И вновь возмутительные предсказания – о скорой кончине Александра I и предстоящем бунте дворян. Александр не наказывал Авеля за эти предсказания, но его брат Николай, правление которого в соответствии с предсказанием «дракой, бунтом вольтерьянским зачиналось», непорядков не терпел. За что и получил впоследствии от вольнодумцев прозвище Палкин. По повелению Николая I указом Святого Синода в августе 1826 года Авель был взят под стражу и заключен для смирения именно в Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь. Скончался Авель пятью годами позже в монастырской тюрьме 29 ноября 1831 года после продолжительной болезни, в возрасте семидесяти четырех лет. Погребен за алтарем арестантской церкви Святого Николая. Православная церковь отмечает его память 29 ноября. Все свое имущество и накопленный капитал – пять тысяч рублей – Авель завещал Спасо-Евфимиеву монастырю...
К концу повествования уставший Турецкий зевал и слушал вполуха. В конце концов не выдержал:
– Ладно, Нин, ты ложись. Завтра долго нежиться на перинах не придется: нам за два дня многое нужно осмотреть. С утра завтракаем – и как раз в Свято-Ефимьевский и направимся.
– Спасо.
– Что?
– Спасо-Евфимиев, – поправила дочь бестолкового родителя. – И вообще! Досказать не даете. Там самое интересное как раз начинается. Ведь его забыли, предсказателя-то. И лишь в тысяча девятьсот первом году вспомнили, когда уже последний российский император вскрыл «Письмо к потомку», написанное Павлом Первым после беседы с Авелем и пролежавшее в царском архиве ровно сто лет. Что было написано в том письме, никто не знает, поскольку Николай Второй сжег его сразу же после прочтения. Считается, что в письме содержалось предсказание, касающееся судьбы последнего императора России. Придворные, присутствующие при прочтении письма, якобы увидели, что император изменился в лице и сказал: «Теперь я знаю, что мне нечего бояться до 1918 года...» Представляете?
Поглядев на лица родителей, спохватилась:
– Ладно, пойду я. Спокойной ночи, па. И ты, ма.
– Спокойной ночи! – хором отвечали предки.
Наутро хозяйка к завтраку испекла блины и угощала постояльцев домашним смородиновым вареньем. Потом семейство Турецких неспешно отправилось пешим шагом на противоположный конец города, осмотрели монастырь, вернулись к кремлю. И до самого вечера бродили неподалеку от древних стен, фотографировали соборы, обедали в кремлевской «Трапезной», дегустируя хваленую местную медовуху, катались на лодке по реке Каменке...
Такого умиротворения и покоя Александр Борисович давно не испытывал. И все бы хорошо, если бы не вечерний звонок Грязнова.
– Прости, Саня, что беспокою на отдыхе. Но не исключено, что мы вышли на «Иванихина». Правда, он не Павел, а Александр. И не Иванихин, а Ивахин. Поремский вчера откопал его среди многочисленных родственников и знакомых погибшей Ариадны. По возрасту подходит вроде. Да и с девушкой, судя по рассказам, давно знаком был. Отец у него – директор известной компьютерной фирмы. Олигархом назовешь вряд ли, но у сына, который и сам занят торговлей высокотехнологичной продукцией, деньги имелись немалые. Вполне мог и машину тренеру «одолжить», и «заказать» Баркову проигрыш Асафьева. Тебя ждать? Или пусть Поремский детали выясняет?
– Конечно, пусть выясняет. Раньше времени этого Павла-Александра не тревожьте. Отправьте Галю в ивахинскую контору, в паспортный стол, в фотоателье по месту жительства, куда угодно, но пусть она фотографию приемлемого качества раздобудет. Предъявите Баркову среди других, оформите протокол опознания. Дальше – в зависимости от обстоятельств.
Вячеслав Иванович хмыкнул:
– Собственно, я отправил уже. Без особой надежды на успех. Суббота ведь...
– Какого же черта звонишь? – понарошку возмутился Турецкий.
– Чтобы ты был в курсе хода следствия, – рассмеялся Грязнов. – Может, соскучился я по тебе.
– Заметно. Ладно, не скучай. Вернусь скоро. Разве от вас надолго уедешь?
Александр Борисович покосился на жену с веслами в руках, беспокойно прислушивающуюся к разговору. Бросил вполголоса:
– Не волнуйся. Нечего мне там делать в воскресенье. Поедем, как и договаривались.
И добавил в трубку с интонацией Меркулова:
– Ладно, все. Работайте. Не мешай мне отдыхать...
Вечером, побродив по торговым рядам центральной городской площади и купив в качестве сувенира огромный берестяной короб под хлеб, вернулись «домой». За время их отсутствия во дворе частной гостиницы возникли глубокая траншея и высокая, аккуратно сложенная стопка кирпичей. Похоже, начиналось новое строительство. На крыльцо выбежала хозяйка, обернутая махровым халатом.
– Вы пришли уже? Нагулялись? А мы тут с Мишей гараж затеяли соорудить. Многие ведь на машинах приезжают... Вы располагайтесь, отдыхайте, дом не заперт. А мы в баньке пока, после работы отмываемся.
