виде которого мне первый раз за все время знакомства с Сумеркиным пришла в голову мысль, что он же гей. Позднее знакомые подтвердили, что да, гей. Но вид у него был такого простецкого отпрыска рабочего люда, лобастого хулигана с некоторой деформацией лица, полученной, может быть, в драке. Вид у него был опасный. Позднее до меня дошли слухи о его свирепом нраве, если его «достать», а также о том, что он будто бы был садистом в сексуальной жизни и охотно применял к своим любовникам методы B&S, то есть bondage and discipline. Вот вам и филолог, составитель полного собрания Марины Цветаевой! Хочу пояснить, что мне этот человек, о котором пишу, дорог, и я его принимаю во всем его разнообразии, которое вовсе не кажется мне неестественным и уж тем более не кажется предосудительным. Многие, наверное, скажут: «Каков писатель — таков и издатель!» Может быть, и будут правы. «Этот здорово похож на Жана Жене», — первое впечатление было для меня уже исчерпывающей рекомендацией этому парню.
В 1995 году Сумеркин возглавил «Новый журнал», но пробыл редактором недолго. После выпуска двух номеров его уволили за попытку напечатать в журнале мои рассказы. Все-таки он пострадал из-за меня, через шестнадцать лет после того, как мог пострадать, но не пострадал.
Он скончался в декабре 2006 года, вероятнее всего от AIDS, как (о моя тяжелая ирония!) подобает жителю St. Marks place, где зародилось ньюйоркское панк-движение и где ночи продолжались до утра. С его невысокого этажа можно было участвовать в бурной ночной жизни Lower East Side тех лет, стоило открыть окно. Шум, музыка, смех, крики, перелив огней из кофи-шопов, ресторанчиков и открытых всю ночь бутиков punk-одежды, визги девушек и рычание парней. Ему нравилось там жить.
Слившиеся случайности
Я вышел из лагеря 30 июня 2003 года. 1 июля на платформе Павелецкого вокзала меня встречала под дождем патриотическая общественность. В «мерседесе» адвоката Беляка с Настей на сидении рядом я медленно поехал в Бункер, в наш штаб, как видел это в моих снах. Через несколько дней я занялся моими делами. Я отправился по издательствам собирать деньги. Пока я находился за решеткой, нацболы, не имевшие опыта общения с издателями, продавали мои книги задешево. Все, что было выручено, между тем, ушло на процесс и на основные нужды Партии. Несмотря на то, что в тюрьме Лефортово я написал семь книг и еще одну в Саратовском централе. Мне нужны были деньги.
К первым я явился в «Ультра-Культуру» на Новокузнецкой улице. Они были в зените успеха. Об этом кричал и их офис, куда следовало звонить по местному телефону под бдительным взором охранника из застеколья. В самом офисе у них висел на всю стену красный анархистский лозунг, а стена была, ой, высока. Первым, кого я увидел, был бывший нацбол Алексей Цветков-младший, он, оказывается, работал в «Ультре» литературным редактором. Меня проводили в бледно-салатного цвета крупный кабинет, весь вытянутый к большому окну. Аппарат для кофе у стены, черный овальный стол, стулья, книги в беспорядке. Вначале в наличии была только вторая половина руководства: Саша Касьяненко, черноволосый худущий молодой человек, как потом выяснилось, — израильтянин. Он (это я также узнал впоследствии) занимался в издательстве техническими проблемами: был автором и соавтором обложек книг и вел дела — оформлял договора, выдавал деньги. Привел меня в «Ультра-Культуру» нацбол Анатолий Тишин. Он ли нашел издательство, либо «Ультра-Культура» нашла Тишина, но Анатолий заключал с ними договора на мои книги. Деньги, как я уже говорил, были минимальные.
Я сразу взял неправильный тон в разговоре с ними. Я был подозрителен, зол и гневен, как только может быть подозрителен и гневен бывший зэк, живущий на свободе первую неделю. Я им брякнул правду-матку о том, что они задешево купили мои книги, и что они теперь — не хотят платить? Пришел Кормильцев, первая половина руководства издательства: он производил впечатление добродушного финансового работника: бухгалтера. Между тем, как объяснил мне потом на улице Тишин, Кормильцев был поэт, автор песен для популярной в России группы «Наутилус Помпилиус». Гладенький, лысенький, утолщенный в талии как все русские мужчины его возраста, Кормильцев не вызвал во мне интереса. Во времена известности «Наутилуса», хотя бы и «Помпилиуса», я жил за границами нашей Родины. Who is who в РФ, было мне неведомо.
Сознаюсь, я говорил с ними излишне резко. А они не догадались дать бывшему зэку сразу хоть какую-нибудь сумму денег. Я ведь жил на деньги, данные мне адвокатом Беляком. Я ушел от них, фыркая и размахивая сумкой с книгами, которые от них получил. Мне предстояло собирать библиотеку с нуля. Мы сели в красную шестерку, но не уехали далеко. Второе мое издательство «AD MARGINEM» находилось рядом. Этих издателей было также двое, и пара походила на пару из «Ультра-Культуры»: условно говоря, был толстый (Саша Иванов, ну не толстый, но в те годы он был округленный) и тонкий высокий Миша Котомин. Эти понравились мне много больше. Хотя бы потому, что, пожав мне руку, тотчас вручили мне конверт с деньгами. Такие манеры вчерашний зэк мог только приветствовать. Видимо, ребята из «AD MARGINEM» лучше знали человеческую натуру, чем ребята из «Ультра-Культуры».
Во второе свидание Ультра-Культуровцы понравились мне больше. Они подписали со мной договор на еще одну книгу, написанную в тюрьме, и дали мне за нее вдвое большую сумму. Выплатили ее сразу в конверте. Я просидел у них пару часов, пил кофе и коньяк и уехал в полном убеждении, что был не прав в первый свой визит. Меня еще раз нагрузили книгами, и моими, и чужими, издательства «Ультра- Культура».
Следующая встреча с Кормильцевым случилась под самый Новый 2004 год. Происходила она в модном о двух этажах ресторане с вьетнамским именем, он и посейчас расположен там же, на Тверской улице между Триумфальной и Белорусской, HKONG. Это был вечер журнала «ОМ», и Григорьев, главный редактор, пригласил меня, так как я уже был колумнистом журнала «ОМ». Я скромно стоял с бокалом шампанского рядом с охранником Михаилом, у него в руке сок, когда ко мне подошел лысоватый бюргер и напомнил, что он — мой издатель из издательства «Ультра-Культура», Илья Кормильцев. «Помните меня?» Я имею ужасно плохую зрительную память (однако никогда не забываю понравившихся мне девок). Потому редко узнаю людей, с которыми виделся лишь пару раз, в новом интерьере. Мы стали разговаривать. Михаил скромно отошел в сторону. К нам присоединилась высокая девица, которую Кормильцев не сразу отрекомендовал как свою жену. Девица обращалась ко мне, как будто мы вчера вечером расстались. Стала говорить мне о некоем музыкальном проекте, который она намеревается осуществить в Лондоне.
Когда ты несколько лет просидел в тюрьме, то ты отвыкаешь от гражданских, как я их называю, обычных людей. Их логика представляется тебе вздорной и капризной. Кормильцев и его жена, чуть ли не на голову выше его, представились мне престранной парой. Понадобилась пара часов, чтобы они преодолели мое зэковское недоверие. У них значился на билете другой столик, чем у меня, но мы договорились с распорядителем вечера и уселись за один большой стол. Визави от меня — Кормильцев и его жена, рядом — мой охранник. А по правую руку от меня уселась испуганная девушка невысокого роста. Она, впрочем, быстро покинула нас, видимо, почувствовав себя неуютно. Кормильцев сообщил, что это была телеведущая Тутта Ларсен. Самой экспансивной в нашей группе оказалась жена Кормильцева. В её поведении сквозил такой простонародный ветерок, освежающий наивный взгляд на вещи отличал её.
Принесли устрицы и я накинулся на них, ожидая, что сейчас на них накинутся и другие. Я никогда не отказываю себе в удовольствии поглотать этих сочных моллюсков. Когда я заглатывал третью, оживились и Кормильцевы и обратились к устрицам. На всех других за столом устриц уже не хватило.
В это же самое время за спиной Кормильцева на белом экране на стене стали появляться умершие в истекшем 2003 году люди. Самой красивой умершей была, без сомнения, моя жена Наталья Медведева, бывшая колумнистом «ОМ» до меня — выйдя из тюрьмы, я как бы подхватил эстафету. (И был колумнистом до самой смерти журнала.) Ну так вот… было очень странно сидеть там, вдовцом, и глядеть на кадры с блистательными фотографиями моей подруги жизни. Я пил вино, слушал жену Кормильцева, а проектор, видимо загруженный на круговой показ, преодолев соперников Наташи, умерших в 2003 году, вернулся к ней. Я на мгновение подумал, что через некоторое время этот же или иной проектор покажет и нас, сидящих за столом. В качестве ушедших из жизни. В случае Кормильцева это случилось уже через пять лет.
Поскольку я не присутствовал в России именно те двадцать лет, в которые была популярна группа «Наутилус Помпилиус», я не знал, естественно, текстов Кормильцева. Потому мои отношения с ним начались
