Лето у них было отличное, но к взрослому возрасту в памяти остались не их веселые выходки и похождения, а случай, едва не приведший к трагедии.
На берегу заболоченного озерца росла старая плакучая ива – к ее суку, спускающемуся к самой воде, Володя с Германом приспособили веревку с палкой, так называемую тарзанку. Качались по очереди, набирая бешеный темп, бахвалясь друг перед другом. В тот памятный день Корневич сорвался с тарзанки в момент наивысшего взлета. Сорвался и полетел – сначала по инерции еще выше, путаясь и царапаясь в густых ветвях старой ивы, а потом вниз, ломая прибрежный кустарник. Он плюхнулся в воду неподалеку от берега и неожиданно понял, что умение плавать тут ему не поможет – его засасывала болотная зыбь. Он закричал от страха – дико и отчаянно, – не надеясь уже ни на что. И тут Герман – этот городской малолетка, маменькин сынок, враль и хвастун – не растерялся: притащил длинную, прочную ветку и, рискуя сам утонуть в болоте, смог вытащить своего старшего товарища.
Володька был весь перемазан болотной жижей, да еще его лицо и грудь довольно сильно пострадали при падении. Герман быстренько смотался на велосипеде в деревню, стащил из подпола у тетки бутыль мутного самогона и, схватив свежевыстиранное льняное полотенце, помчался с этим уловом обратно. Все же не зря мать Германа Тоцкого была биологом, практически медиком. И Герману доводилось самому попадать к ней в руки со своими синяками и шишками. Иначе откуда бы взялась эта сметливость, это хладнокровие, с которым он обработал раны Корневича.
Потом Герман – в знак солидарности – расковырял перочинным ножиком себе руку, и они с Владимиром побратались, слизнув друг у друга по капельке крови и запив это самогоном, оставшимся после процедуры дезинфекции. Они поклялись тогда в вечной дружбе, хотя и не думали всерьез – встретятся ли они снова во взрослой жизни.
Действительно, не виделись они добрый десяток лет и случайно пересеклись на московской улице в тот год, когда Владимир, окончив военное училище в Ярославле, приехал в столицу. Приехал погулять пару дней – по той простой причине, что раньше он в Москве не бывал, учеба закончена, назначение – под Серпухов – только со следующего месяца, а сейчас у него законный отпуск. Почему бы не погулять?
Встреча была неожиданной, но приятели, почти позабывшие детские шалости, друг другу очень обрадовались. И снова Володя Корневич почувствовал себя ниже Германа на многие ступени социальной лестницы. Себя он ощущал грубым и неотесанным мужланом, солдафоном, не нюхавшим жизни (не считая, разумеется, казармы и портянок), а Герка мерещился ему небожителем. Удивительно, что в их ситуации роли распределились «с точностью до наоборот». Казалось бы, как может для офицера быть авторитетом избалованный мальчик-мажор? Но Корневич вновь попал под обаяние Тоцкого. Тот показал ему такую Москву, которую вчерашний курсант и предположить не мог: закрытые ночные клубы, стриптиз-бары, концерты модных музыкантов и не менее модные тусовки. После этих самых концертов Корневич так близко сталкивался с людьми, которых вчера еще мог видеть только на экране телевизора, что он просто ошалевал от этого, – и теперь уж навеки Герман Тоцкий стал его кумиром.
Сейчас, сидя перед Светланой Перовой и рассказывая нехитрую историю своих отношений с Германом, Корневич и не думал предавать старого друга. Ну Тоцкий прислал ему с оказией старинный кинжал, оказавшийся, с точки зрения экспертов, новоделом, но кинжал этот к преступлению, в котором его обвиняют, уж точно никакого отношения не имеет. Чистенький ножичек – зря баба старается. Да и вряд ли на него всерьез требуется разрешение, а если и так – пустячок по сравнению с тем, что ему грозит.
Этим свой рассказ Корневич и закончил:
– Так что к ножичку вы зазря привязались, точно говорю! – и даже улыбнулся.
...Советник юстиции Владимир Дмитриевич Поремский напросился сегодня на чаек к своему шефу и давнему приятелю – Александру Борисовичу Турецкому. Супруга Турецкого Ирина – музыкант по образованию и большая любительница концертов – этот вечер допоздна проводила с дочерью в филармонии, поэтому Александр пригласил Поремского к себе домой, хотя тот и предлагал изначально встретиться в ресторане.
Ну домой так домой – не стал отказываться Володя. Будучи знаком с Турецким не первый год, Володя прекрасно представлял быт начальника, поэтому все необходимое к чаю он прихватил с собой.
Хозяин довольно крякнул, увидев этот «чайный набор» – две бутылки армянского коньяка, палка сырокопченой колбасы, два куренка-гриль, треть сырной головки, парочка жизнерадостных желтых лимонов, маленькая дынька-колхозница и увесистая плитка горького швейцарского шоколада.
– Ну уважил старика, Володя! Что ж думаешь, если Генриховна сегодня отсутствует, то у меня и колбасы в доме не найдется?
– Да ладно вам, Александр Борисович! – смущенно улыбнулся Поремский. – Не с пустыми же руками в гости идти. К тому же я по делу.
– Давай так, Володя, – ответил Турецкий, – ежели по делу, то в кабинете и по имени-отчеству, а ежели с коньяком, то, значит, в гости. Так что для начала выпьем и закусим, да оба на «ты» перейдем – давно пора.
Выпив по первой рюмке коньяку в качестве аперитива, приятели достали цыплят из термопакета, порезали сыр-колбасу да фрукты-овощи и приступили к трапезе. Турецкий вдруг почувствовал, что он голоден как волк. Владимир будто угадал его мысли:
– Волчья у нас все же работа! Набегался сегодня, даже пообедать не успел.
Турецкий захохотал:
– Так ты к тому, что следователя, как и волка, ноги кормят и бегать много приходится, или намекаешь, что от такой работы волчий аппетит разыгрывается?
– И про то, и про другое, да и про многое третье, Александр Борисович!
– Так! Александра Борисовича – отставить! За это и выпьем. В смысле на брудершафт.
– Ага! Вас отставишь! – пошутил Поремский, разливая в очередной раз коньяк по рюмкам.
– А что, Володя, на мое место метишь?! – поддержал шутку Турецкий и с удовольствием выпил.
– Упаси бог, мне пока и своих проблем достаточно! – делано испугался молодой следователь.
– Так что у тебя за дела? Что за проблемы?
– Да дела у нас непростые, как ты знаешь! Вот скажи, Борисыч, поделись секретами мастерства, как ты с политиками и правительственными чиновниками следственную работу проводишь? – Владимир с трудом, но перешел с Турецким на «ты», однако назвать его просто Сашей пока не решался. – Тебе все же чаще приходится с ними сталкиваться. А как с ними ладить?
Турецкий вмиг посерьезнел. Действительно, его пост – старшего помощника генерального прокурора – предполагал общение на самом высоком уровне, причем это было вовсе не дружеское общение. Случались и конфликты, и не один высокопоставленный чиновник грозился Турецкому, что полетит его голова. Но чаще случалось наоборот.
– С ними, Володя, надо не ладить, а работать. Как и с другими подследственными или свидетелями. Перед законом все равны.
– Но некоторые, как говаривал британский классик, все-таки равнее, – грустно усмехнулся Поремский.
– Во что ты там вляпался, Володя? Поделись со старым боевым товарищем.
– Да для этого я и пришел, – отозвался следователь. – А дело у нас такое. Как тебе известно, принятый закон о так называемой монетизации льгот, а проще говоря, федеральный закон номер сто двадцать два, вошедший в силу в начале этого года, сделал нищими наших пенсионеров, которые, казалось бы, и так живут за чертой бедности, но при этом помог другим людям сказочно обогатиться. Например, при распределении федеральных средств на медикаменты. Дело, которое я сейчас веду, касается именно аптечной сферы.
– Очень интересно, Володя! Поверишь ли – я сейчас занят ровно тем же, – откликнулся удивленный Турецкий. – Так в чем суть?
– А суть в том, что наш общий начальник – заместитель генерального прокурора Меркулов – поручил мне расследовать скандальное дело о случаях смертельного отравления самыми безобидными препаратами.
– Это то дело о четырнадцати смертях? – припомнил Турецкий. – Ты прости, Володя, я так со своим замотался, что оторвался от жизни и работы коллег.
– Оно самое! – мрачно ответил Владимир. – И смотри, что мы имеем. Между потерпевшими, а их, к слову
