Колокатов вздохнул:
– Да я не знаю... Черт. Я хочу верить тебе, Петя.
Лучше сам объясни, бога ради, что это значит? Не может быть, чтобы ты этого типа не помнил, поднатужься.
Щеткин скривился:
– Да помню я, конечно. Просто так глупо все выглядит, что поверить невозможно...
– Я знаю то, что я знаю, – сказал Колокатов. – Ты сыщик до мозга костей. И дипломатией никогда не страдал. Пер напролом, как танк. Сколько я тебя помню, это вечно осложняло тебе жизнь. Может, и сейчас что-то подобное случилось? Я искренне хочу понять, во что ты встрял. Говори, сэр Генри.
На этот раз Щеткин вздохнул. Ведь, по большому счету, Колокатов был прав.
Ровесник и однокашник Колокатова (да, кстати, и Турецкого), в Московский уголовный розыск Щеткин был переведен сравнительно недавно как лучший сыщик Коломенской уголовки, не заваливший за все годы ни одного расследования. Работал он и опером, и дознавателем, и даже начальником угро стал в конце концов. По логике вещей он должен был бы сделать карьеру, и уже давно, но помимо множества профессиональных достоинств, у Петра Щеткина имелся существенный недостаток, вроде бы и не имевший прямого отношения к профессии сыщика: он действительно не был дипломатом. И его правда-матка, скорее всего, и была причиной того, что он до сих пор носил майорские погоны. Правда, бывал он и подполковником, но совсем недолго: прокололся. Брал уголовную группу, и брал грамотно – раскрутил ее на всю катушку, да только в ней, на беду Щеткина, оказался сынок местного мэра.
А прозвище сэр Генри Щеткин получил, между прочим, еще в студенческие времена, с подачи Турецкого, как раз по причине пресловутой своей прямолинейности. И еще боязни собак. Словом, Конан Дойль!
– Говори же, я слушаю, – подбодрил Колокатов. – Глядишь, разберемся во всем.
Это самое «сэр Генри» Щеткина немного приободрило: такое обращение напомнило ему, что сейчас он имеет дело со старым приятелем.
– Пару дней назад этот мужик подошел ко мне и попросил разменять деньги. С тысячной бумажки на пятисотки. Сказал, что сигарет купить не может, нигде не разменивают. Я разменял. И все, клянусь тебе!
Колокатов сокрушенно смотрел на Щеткина.
– Вот ты сейчас смотришь и не веришь мне, да? – не выдержал Щеткин. – Я понимаю, что это звучит смешно, но это – правда!
Колокатов молчал.
Щеткин немного подумал и спросил:
– А кто его пас?
– Я не могу давать такую информацию подследственному... но... Ладно. Это был капитан Цветков.
– Понятно. Он псих, Дима. Он избил меня при задержании. Просто так, ни за что.
Колокатов кивнул в сторону бумаг на столе:
– А там написано, что ты оказывал сопротивление.
Щеткин сказал, горько усмехнувшись:
– И ты веришь?!
– Цветков – капитан милиции, исполнял свои служебные обязанности. Зачем бы ему понадобилось сочинять? Кроме того, еще раз повторяю, я хорошо представляю твою реакцию.
– Ничего ты не представляешь! Я не знаю, зачем ему это понадобилось, но он подставил меня! Я его не трогал, клянусь! Да я так оторопел, что вообще не шелохнулся! И насчет размена денег какому-то прохожему?... Слушай, не бывает таких совпадений! Я случайно меняю деньги преступнику, за которым наблюдают мои коллеги?! Бред! Невозможно!
– Это точно, – рассеянно сказал Колокатов. – Бред какой-то...
– Да они же меня нарочно с ним столкнули! Неужели ты сам не понимаешь?
Колокатов сказал, будто очнулся:
– Кто они?
– Цветков, видимо. Он же брал и меня, и этого мужика. Это ли не странное совпадение?! Или... – Щеткин безуспешно пытался поймать взгляд Коло-катова. – У тебя еще есть кто-то на примете?
Колокатов пожал плечами, всем своим видом показывая, что и так во многом идет Щеткину навстречу, но не стоит злоупотреблять.
Однако Щеткин настаивал:
– Проверь этого Цветкова! Ты его хорошо знаешь?
– Не особо.
– Черт! Да проверь же его!
– Какие для этого основания?
– Здесь что-то нечисто!
– Ну, хорошо, допустим, я проверю...
– Допустим или проверишь?
– Проверю, не волнуйся.
Щеткин не знал, что и думать.
– Дима, ты веришь мне?
– Да... – Колокатов вспомнил недавний кроссворд. – Но алиби, Петя?! Алиби где?
Щеткин повторил с нажимом:
– Веришь или нет?
Колокатов наконец встретился с ним взглядом и твердо сказал:
– Конечно, я тебе верю. Вполне вероятно, что ты прав.
2004 год
ЕРМИЛОВ
В общежитии все как-то вдруг сладилось. На третий день Ермилов вселился в свою комнату, и отнюдь не к рыжему Лопатину. На десятом этаже было несколько пустых блоков, и ушлый Веня Березкин так договорился с «этажеркой», что они даже смогли выбирать и заняли в конце концов номер 1007, левую комнату. Она была в относительном порядке, линолеум целый, обои тоже на месте и даже не засаленные и почти не разрисованные. Ермилов и Веня посмотрели друг на друга и без слов договорились ремонтом не заниматься, ну его. Ермилов с немалым изумлением узнал, что Веня даже не студент, а вольнослушатель, то есть почти посторонний и абсолютно бесправный во ВГИКе человек, которому непонятной милостью деканатской было разрешено посещать занятия сценарной мастерской, и каким же, собственно, макаром он при этом еще и умудрился поселиться в общежитии – тайна сия велика есть. Веня, казалось, знал все и про всех. Что касаемо Лопатина, то его ориентация оказалась стандартной, а таинственный сожитель, из-за которого Ермилов не смог войти в комнату, был братом-дезертиром, сбежавшим из подмосковной воинской части, а это, по словам Вени, вообще являлось секретом полишинеля. Соседку Лопатина, молдаванку Таню Михолап, Веня вообще откуда-то хорошо и близко знал, и она вместе с Кирой была в первый же день приглашена на новоселье, принесла бутылку домашнего молдавского вина и очень расстроилась, когда узнала, что Ермилов не пьет. А когда Михолап ушла, Веня объяснил Ермилову, что она, скорей всего, лучшая институтская сценаристка, что когда она заканчивает очередной сценарий, то просто сдает один экземпляр в библиотеку, и там оперативно выстраивается извилистая очередь преподавателей, между которыми время от времени возникают споры о том, что Ми-холап уже продала несколько полнометражных работ и что если бы не маленький ребенок, который отнимает много времени и из-за которого она некогда перевелась с режиссерского на сценарный, то она взорвала бы Голливуд, не выезжая с улицы Галушкина.
В другую комнату блока 1007 на следующий день после Вени с Ермиловым вселился третьекурсник- первогодник Костя, причем один, он доплачивал за вторую койку. Махровый интроверт Ермилов не знал, что возможен такой вариант, было бы неплохо... но, подумав, решил оставить все как есть: Бе-резкин представлялся по первым впечатлениям довольно забавным существом. Правда, с Костей они посмотрели друг на друга без особой приязни, но Ермилов этому никакого значения не придал, его вообще тогда мало что волновало, каждое утро он просыпался у Киры, и, пока были деньги, они шли куда-нибудь позавтракать,
