И Аня наконец отлепилась от него.
Его немного раздражала ее потребность в ласке после интима, но он сдерживался. В конце концов, девчонка совсем недавно открыла для себя секс, так пусть хоть насладится им напоследок. Ему не жалко... Она, правда, считает это любовью. Дурочка.
Аня ушла в ванную, а у Георгия зазвонил телефон. Он посмотрел на номер, который определился на дисплее мобильника, и улыбнулся – краешком рта, глаза же при этом оставались совершенно холодными. Это звонил Ринат Алиев. Когда-то они вместе воевали в Анголе. Теперь Ринат возглавлял
– Привет, – сказал Георгий, нажав на клавишу talk.
– Я уже думал, ты умер, – ответил Ринат недовольным голосом.
– С чего бы это?
– Как – с чего?! Почему дело стоит? Почему ничего не происходит?
– Ничего не стоит. Все движется своим чередом.
– Тогда в чем проблема?
– А в чем? – как эхо отозвался Георгий.
– Я еще раз спрашиваю, почему нет следующего взрыва?
– Ринат, не стоит меня торопить. Ты отлично знаешь, как я работаю. Все будет сделано в лучшем виде.
– Когда?
– Когда я буду к этому готов.
– Поторопись, – сказал Ринат после паузы. – Если ты думаешь, что время не ограничено, то ты не прав. Время вышло, Юра... Ты меня слышишь?
– Да.
– И ты меня понял?
– Да...
Прежде, двадцать лет назад, когда они были совсем молоды и Георгию случалось слушать разговоры Рината о мусульманстве, он относился к ним скептически. Теперь многое изменилось. Недавно Ринат говорил Георгию, что из 143 миллионов россиян 23–24 миллиона – мусульмане. Большинство, как известно, живет на Северном Кавказе, в Татарии и Башкирии. Правда, официальная цифра 14,5 миллиона человек, но Георгий склонен был верить Ринату – он человек педантичный, обманывать не станет. В любом случае получалось, что Россия – страна с самым высоким процентом мусульман среди европейских стран, за исключением разве что Турции. В Советском Союзе было всего 150 мечетей, а сейчас в России их уже около 6 тысяч! На фоне религиозной дискриминации, бедности, коррупции и безработицы, процветающих на Северном Кавказе, ренессанс ислама совпал с распространением исламского терроризма и гораздо более пуританского, чем традиционный российский ислам, ваххабизма. Для таких людей, как Ринат, властолюбцев, но и подвижников идеи, ситуация для достижения своих целей сложилась идеальная.
У него, у Георгия, свои цели и задачи, но в средствах достижения они с Ринатом совпадают. И сейчас это главное.
«Эх, мне бы еще недельку, – подумал Георгий. – Я бы такой роскошный фейерверк устроил!.. Но время, наверно, действительно вышло, иначе к чему бы Ринат стал говорить в телефонном разговоре открытым текстом? Даже по имени назвал, а это уже ни в какие ворота не лезло...»
Он достал из аппарата сим-карту и разрезал ее ножницами.
Ну, раз они требуют... В конце концов, сменные машины в нужных местах расставлены, прикрытие организовано...
Он закрыл глаза и в сотый раз представил маршрут движения.
Что ж, можно и начинать.
ПЛЕТНЕВ
День был чудесный. Солнце светило ярко, но не назойливо. Плетнев и Ирина шли по улице. Вася с мороженым в руках то обгонял их, то возвращался и напевал:
Плетнев засмеялся:
– Откуда он, хотелось бы понять, Гребенщикова знает? Это ведь два поколения назад модно было.
– У меня дома сегодня по радио звучало, – улыбнулась и Ирина. – Вот мальчик и запомнил. Он у вас вообще очень восприимчив.
Плетнев заинтересовался:
– Преподаватель консерватории слушает рок-музыку?
– Ничто человеческое нам не чуждо.
– Повезло Турецкому, – кивнул Плетнев. И тут же смутился, потому что в данных обстоятельствах его фраза прозвучала, мягко говоря, двусмысленно. Турецкий все-таки в больнице. Но Ирина, кажется, отреагировала вполне благосклонно – просто благодарно кивнула.
Возвращаясь к недавнему разговору, Плетнев сказал:
– И все-таки мне неудобно оставлять его у вас.
– Да бросьте, Антон! Абсолютно никакой проблемы в этом я не вижу. Вася спокойно может побыть у меня. Все будет замечательно. Я с удовольствием за ним присмотрю... Не будет мне это в тягость, уверяю вас, – добавила Ирина, заметив, что Антон едва заметно нахмурился. – Не может же, в конце концов, ребенок жить в офисе! Да еще днем мотаться с вами по городу – тоже удовольствие ниже среднего... Слушайте, ну что вы все время хмуритесь, скажите уже, в чем дело?
Плетнев вздохнул и объяснил, что его мучило:
– Понимаете, какая штука... Я два года каждую ночь видел, как Васька со мной. А на деле оказался совсем не готов к этому.
Ирина пожала ему кисть руки:
– Это жизнь, ничего не поделаешь. Дайте себе время, и все наладится. Я уверена, вы окажетесь прекрасным отцом. К тому же он так вами восхищается, вы для него – настоящий кумир.
Плетнев тяжело вздохнул:
– Самое невыносимое для человека – утратить самоуважение, а самое худшее, что можно сделать с человеком, – это унизить его. Унижение страшнее смерти... Господи, каких же я дров наломал...
– Да хватит уже мучиться! Нельзя так жить. Вы себя угробите. Неправильно это. Вот... – Ирина задумалась. – Возьмите японцев.
– А что японцы?
– Японцы к своей жизни относятся по-другому, нежели мы. У них нет потребности все время, по кругу, возвращаться и возвращаться к каким-то событиям. Они переживают свои исторические события без внешних рефлексий. Это народ, живущий в предчувствии, не в прошлом. Но правда, – тут она засмеялась, – в предчувствии катастрофы.
– Вот видите...
– Да нет, вы все не так поняли.
– Спасибо вам, Ирина Генриховна, – сказал вдруг Плетнев.
– Просто Ирина. Даже лучше Ира, – улыбнулась она.
– Ира... Но я все-таки не понимаю, зачем вам все это... беспокойство?...
– Господи, да как вы можете так говорить?! Или вы в своих горячих точках совсем разучились, уж простите за банальщину, элементарные вещи понимать?! И как вы можете называть беспокойством собственного сына?!
Плетнев смешался и даже побагровел.
– Извините. В самом деле, пургу какую-то несу...
– Так-то лучше. – Она искоса посмотрела на него и сказала скорее себе, чем ему: – У вас наверняка не было качественной психологической реабилитации.
