чего-то или выдвигать условия. Нет, каждый выбирает по себе... Что там? Рубашку... коня... жену...
– Есть указание... – после долгого молчания сказал, наконец, Игорь. – Ты меня, Александр, пойми...
Он мог и не оправдываться. Автора «клеветнического» письма найти не удалось, а оставленные следы, улики ровным счетом ничего не дали. Какая-то пожилая женщина. Не исключено, что был применен грим, для маскировки. Тогда вообще – тухлятина.
А что касается того случая суицида, так военная прокуратура Московского гарнизона провела тщательное расследование, ну и... Да, суицид подтвержден. Собственно, об этом случае Паромщиков узнал не далее как сегодня днем, когда его вызвал главный военный прокурор и проинформировал. Чтоб не появилось желания каким-то образом наводить тень на плетень. Ну и что, мол, совпадение? Андрей Иванов и Андрей Иванович... Пупкин? Не следует притягивать за уши недоказуемые аргументы. Ну, и все в этом духе.
– Ты мне вот что скажи, Игорь Исаевич, те документы, что ты держишь в руках, пальцы не жгут? По- честному, как у нас было когда-то?
– Руки – что, Саша, – мрачно ответил он. – Поставил ты меня...
– Я не ослышался? – вмиг среагировал Турецкий. – Подставил, говоришь?
– Со слухом разберись, – грубовато ответил Паромщиков. И вдруг рявкнул: – Раком ты меня поставил! Ну, и что теперь? Опускай! Как у этих положено...
– Ну, мы не в камере, Игорь. Но, в общем, я вижу, что ты, конечно, представляешь, что будет, если уже завтра возьмется пресса?
– Что предлагаешь?
– Компромисс. Можно попытаться обойтись без ажиотажа, но король обязан проявить максимум справедливости. Вор должен получить по заслугам. Бандит – тоже. Мерзавец – запомнить на всю жизнь. Жертва – получить полное оправдание, достойные похороны, а одинокая мать – соответствующую компенсацию. Плюс – официальное извинение.
– Ну, ты даешь! – Паромщиков покрутил головой.
– А ты как хотел? Чтоб справедливость наполовину?... Игорь, скажи мне начистоту, как товарищу, что тебя согнуло? Перспектива? Это я могу понять. Я и сам оказался в моральной жопе, когда Костя отправил меня в отставку. Но видишь вот? Живой, здоровый, чего и тебе желаю. Сомневаешься? Боишься, что до генерала не дотянешь? Ну, так и не дотянешь, велика забота! А этот погон знаешь для чего нужен? Только перед девками хвастаться. А полковникам они дают охотнее, по своему опыту знаю... Пока бегал в полковниках, отбою не было, а стал генералом, их – как отрезало, а самому выклянчивать вроде как уже и стремно.
Паромщиков фыркнул, что должно было у него означать смех. А Турецкий продолжал «жать».
– Если, говорю, перспектива пугает, так у меня есть хороший приятель – верный и правильный.
В его адвокатской конторе профи всегда нужны.
А ты обойдешься вообще без рекомендаций, стоит только пару-тройку своих прошлых дел назвать. Твоя сегодняшняя зарплата – копейки по сравнению с их гонорарами. Бывший следователь в адвокатуре всегда предпочтительнее, потому что он все лазейки прокурора заранее знает и учитывает. Кстати, если помнишь, ваш этот, прокурор – Марфин, да? Отлично себя чувствует в адвокатуре. А если ни то, ни другое, ни третье, – так можно найти и четвертое. Все ж в наших силах. Чего бояться-то? Или кого? Наш брат, Игорь, без куска хлеба не останется.
– Хорошо говоришь... – вздохнул Паромщиков.
– А если хорошо говорю, и ты в этом не лукавишь, давай действовать. Могу сделать реверанс перед военной прокуратурой. До поры, естественно, пока она не пожелает тихонечко, незаметненько так, скурвиться. Вот тут сразу начну горло прочищать, и мало не покажется. Давайте, ребята, действуйте, я вам все карты выложил. Всех козырей. Правда, если действовать станешь ты, хочу быть рядом, потому что знаю кое о чем дополнительно. А если откажетесь, гадом буду, к общественности воззову! И это будет похуже всяких там Страссбургов. Я умею. А если разозлить, так – вообще, не дай Бог.
– Короче! – Решительно заявил Паромщиков.
– Постарайся передать материалы Степану. Со всеми своими комментариями. Ты сам знаешь, что надо говорить, не мне тебя учить, сам бы поучился... – Это Турецкий «подстластил» немного, надо иногда. – А я, со своей стороны, положу их на стол генеральному. Но – после тебя, чтоб не опережать, понимаешь? Дедушка спросит, а папа уже думает. Вот и порядок. А еще я обещаю немного придержать страсти. Это если армейские перестанут валять дурочку. Кстати, ты только пальчиком махни, мы тебе такую судебно- медицинскую экспертизу заделаем, что все гарнизонные собственным дерьмом умоются, поганцы, позорники!..
– За что ты их так?
– А то ты не знаешь? – уже зло воскликнул Турецкий. Поддал немного жарку в слишком спокойное течение переговоров. – Он же, сукин сын, за халяву папашу родного уроет! Ты можешь себе представить, чтоб человек скрутил из рубашки веревку и на ней удавился? Вон, за дверью одни бывшие военные. Спроси любого, это возможно?... А эти не стесняются! Для кого пишут? Ты – военный человек! Попробуй, скрути! Слабо... Ладно, извини.
– А ты откуда знаешь-то? – с подозрением спросил Паромщиков. – Это вроде никто не оглашал...
– Игорь, ты что, забыл, что армия никогда никаких секретов хранить не умела? О чем мы говорим! Короче, ты готов?
– Я могу подумать? До... до вечера?
– Так уже вечер, – Турецкий посмотрел на часы.
– Ну, дай пару часов хотя бы.
– На, – улыбнулся Турецкий. – Помолись, если не успел. Только, Игорь, будет очень скверно, если эти материалы попадут к военным раньше, чем к твоему шефу.
– А ты ж сам только что... насчет секретов-то...
– Но в данном случае мы с тобой немедленно вычислим, кто. Либо я, либо ты, либо твой шеф. Четвертого не дано. Если ты мне веришь, конечно...
А вообще говоря, я могу тебе еще один сильный ход предложить. Знаешь, какой? Я сейчас попрошу, чтоб мне принесли пленку с записью голоса матери убитого солдата Андрея Хлебородова, ну, того, который лично наговорил своей невесте на магнитофон то письмо. Но само письмо – это наша с тобой заначка. А вот голос матери было бы очень неплохо услышать прокурору. Подумай.
– Договорились, тогда я поеду?...
– Давай на дорожку... Как говорил один умный человек, выпьем за успех нашего совершенно безнадежного дела. Знаешь, почему он так говорил?
– А ну? – Паромщиков даже улыбнулся, что было несомненным успехом.
– Потому что этот философ знал, как знаем и мы с тобой, что абсолютно безнадежных дел просто не существует. Это трусы и мудаки придумали... Давай, твое здоровье. И вот еще что. Тебя сейчас кто-нибудь из наших ребят на машинке домой подбросит. Не надо пока пешком ходить. «Жучка»-то нам, между прочим, на вашей стоянке прилепили... Значит, знали, что я к тебе приеду.
– Смотри-ка... – и по тому, как он это сказал, Турецкий понял, что Паромщиков не играет, он действительно озадачен.
Глава двадцать восьмая
МЕРКУЛОВ
Суббота и первая половина воскресенья прошли относительно спокойно, без серьезных происшествий. Появилось даже ощущение, близкое к сожалению, что можно было бы вполне провести еще пару деньков там, за горизонтом... там, тарара-там-там... Нет, Ирина была искренне благодарна за то, что Шурик ее, прервав ответственную командировку, примчался в Москву, практически только ради нее. Чтоб отвезти в Шереметьево и помахать из окна взлетающему компактному стоместному «Боингу» чешских авиалиний. Костя специально заказал на него билеты, памятуя о качестве кухни.
В аэропорт он привез свою Лелю, Турецкий – Ирину. Идиллия! Лайнер пошел на взлет, пять вечера, делать нечего. Ну, фигурально выражаясь. Костя намекнул было, что неплохо бы... Но Саня, зная заранее, чем кончатся якобы непредвиденные посиделки, сослался на несколько важных дел и предложил сделать так. Он смотается домой, завершит задуманное, а потом можно будет созвониться. И если у Кости
