что неуравновешенный наркоман Виктор Тур уже «заказал» дядю.
Выждав некоторое время, профессор побежал вниз. Подскочив к учетчице, прокричал:
– КамАЗ был?
– Был.
– Груз вывез?
– Вывез. Вы же сами распорядились.
– Номер хоть записала?
– Запомнила я его.
– А что за груз был?
– Степанов что-то с Марком Борисовичем ваяли последнее время. Ружье какое-то. У рабочих можно узнать.
– Что? – удивился Чабанов. – А где сам Степанов?
– Так его этот, жирный, из «плекуратуры», увез.
Чабанов почувствовал себя немцем в сорок пятом: русские вывезли заводы, американцы – чертежи и ученых.
Вернувшись в кабинет, набрал номер. Ответил голос пожилой женщины. Профессор произнес:
– Пятьдесят второй. Жду звонка тринадцатого.
Это был единственный способ связи с Маркизом. Несколько минут Чабанов походил по кабинету. Босс мог перезвонить и к вечеру, однако он среагировал оперативно.
– Ну чего тебе еще? – раздался встревоженный голос.
– Ты мне не скажешь, что вывез?
– Я и сам не знаю.
– А хочешь знать?
– Нет, – ответил Маркиз. – Я жить хочу, поэтому лишние тайны мне ни к чему.
– Придется все же кое-что выслушать. Едва твои орлы вывезли новое суперружье, как следователь из прокуратуры, я говорил, Курбатов, увез в неизвестном направлении соавтора проекта Степанова!
– Вот черт! – выругался Маркиз.
– Меня надо было ставить в известность! – вставил Чабанов.
– Ладно, как-нибудь выкрутимся. Вот что, попытайся выяснить осторожно, где он может быть, квартира там, дача, друзья-подруги? А следователя я беру на себя. Как появится, звони мне. Есть одна идея по этому поводу...
Турецкий задумчиво вошел в кабинет. Несколько раз обошел вокруг стола, словно не замечая сидевшего на его краю Елагина.
– Рюрик, а почему я никогда не вижу тебя сидящим за столом? Всегда на нем.
– По большому счету, это условность, как сидеть. В Риме было принято возлежать вокруг бассейнов. Я думаю, здесь дело, скорей всего, в подсознательной привычке копировать привычки лидера, – ответил Елагин, тем не менее слезая со стола и слегка краснея. – Ничего нового о Володьке, Александр Борисович?
– Нет.
– А по делу? Ну, по этому дерьму, кое-что...
Дверь распахнулась. Шумно ворвался Курбатов и начал вытворять нечто. Турецкий и Елагин невольно уселись практически симметрично на противоположные концы стола, изумленно созерцая танцующего Курбатова. Впрочем, его странные телодвижения с таким же успехом можно было назвать и эпилептическим припадком с потерей контроля над двигательными центрами.
– Грандиозно. Ничего подобного не видел, – не выдержал Турецкий. – Это как называется?
– Вероятно, танец живота, – предположил Елагин.
– Намекаешь, что я весь – сплошной живот? – задыхаясь, но не прекращая трясти избыточными жирами, произнес сын профессора. – Но готовьтесь морально, ибо вам предстоит лицезреть еще более потрясающее зрелище, и я провожу подготовку, опасаясь за вашу психику.
– Ты начнешь медленно раздеваться? – предположил Рюрик.
– Вот уж не знал о ваших наклонностях! – парировал Курбатов. – Но, но порнографити! – произнес он с сильным итальянским акцентом, сделав ряд ритмичных движений тазом. – Сексуале! – томно прошептал, начав круговые движения.
– Александр, тебе никто не говорил, что у тебя совершенно отсутствует понятие о координации движений? – заметил Турецкий.
– Борисович, вы жертва банальной закомплексованности. Набор заученных движений под музыку никакого отношения к танцам не имеет, – ответил разгоряченный Курбатов.
Затем, упав в кресло, продолжил мысль:
– Аргентинское танго принципиально ничем не отличается от прохода войск торжественным маршем под духовой оркестр. Танец – это единственная возможность физической реализации душевного состояния. И горе тем, кто под грузом собственной значимости теряет непосредственность. Его ждут страшные неврозы и полная импотенция.
– Ладно, вождь Тумбу-Юмбу, колись, как на допросе, – предложил Турецкий.
– Предположение о том, что человеку просто захотелось поднять настроение двум мизантропам, не прокатывает? – спросил Курбатов.
– Нет, – твердо ответил Рюрик.
– Ладно, посмотрим, способны ли вы радоваться за ближнего. Вот.
Курбатов вынул из заднего кармана смятую бумажку и положил на стол. Елагин и Турецкий склонились. Мгновенно все стало на свои места. Телеграмма оповещала гражданина Курбатова, что контейнер на его имя с грузом «автомобиль» прибыл на станцию Павелецкая-Товарная. И от него требовалось забрать его в течение трех дней.
– Я понял глубокий смысл языка танца, – догадался Турецкий. – Сегодня вечером ужинаем в «Узбекистане»!
– Наконец-то! – обрадовался Елагин.
– Ладно. Ближе к вечеру созвонимся. – Взглянув на часы, Турецкий перешел к делу. – Сейчас двенадцать. Информацию о Копылове, Атамане, мне должны накопать в МУРе в течение часа. Рюрик, берешь авто – и к своему умельцу. Оставишь ему этот аппарат. Он должен его замаскировать. Как только Атаман появится, пусть дважды жмет на эту кнопку и все. Вторую трубку держишь у себя. Проведи несколько раз тренировку на месте, затем с дороги и из Москвы. Осечки в этом случае мы допустить не должны. Сашок, тебе выделили «наружку»? Получаешь свое сокровище – и вжиком в Мытищи. Напротив окон объекта, у соседнего дома, тонированный фургон. Капитан Бочкин поступает в твое распоряжение. Поставишь ему задачу – и заканчивай свой институт.
– Я Рюрика на часок задействую? – попросил Курбатов.
– Не терпится похвастаться?
– Ну могу я иметь небольшой недостаток при таком объеме достоинств? – Курбатов погладил себя по животу. – А вообще, я же на «Таврии». Получу «тойоту». Извините, даже с моим задом на двух автомобилях никак не уехать. Тем более «таврюшу» я Елагину или Володьке отдаю, пока не созреют до чего-нибудь приличного. Мобильность нашей группы возрастает вдвое.
Курбатов еще раз посмотрел на Турецкого. Затем произнес:
– Александр Борисович, какой-то вы сам не свой. Может, поделитесь думами? Легче станет.
– Поремский из головы не выходит. Тут еще девчонка зеленая в гонках сделала.
– Ого! Ну вы даете! А мы вас чуть в утиль не списали! – удивленно воскликнул Рюрик.
– Лично я такого просто представить не могу, – произнес Курбатов.
– А ты вызывай всех подряд на гонки и рисуй на автомобиле звезды, – посоветовал Турецкий.
Елагин с Курбатовым вышли из здания прокуратуры. За нестройными рядами иномарок разглядеть шедевр отечественного автопрома «Таврию», ставший, впрочем, также иномаркой, было практически невозможно.
– Что-то не видно, – произнес Курбатов.
