документы, грим, парик и все прочее. Исходя из этого и обнаружив соответствующие аксессуары у одного из «утопленников», мы имеем основания сделать окончательный вывод о том, что этот фигурант и является Куратором. Есть возражения? – Александр Борисович оглядел коллег.
– Нет, сходится, – удовлетворенно заметил Липняковский. Антон лишь кивнул.
– Шагаем дальше. В сумке у Коржева, который, будучи уже покойным, доехал аж до Славянска, найден паспорт некоего Курченкова. А фотография на нем принадлежит нашему «утопленнику». В паспортном столе, насколько мне известно из вашего вчерашнего сообщения, Витольд Кузьмич, такого человека в Новороссийске не существует, это выяснили. Я думаю, что и в других местах России его тоже не найдут. Паспорт, скорее всего, липовый, либо у кого-то украден, а фотография ловко переклеена. Пусть криминалисты лбы себе порасшибают, но добьются результата. Однако из всего вышесказанного проистекает вывод, что «убрали» лже-Курченкова Коржев либо Ивакин. Кстати, я думаю, баллистики уже прикинули пулю, извлеченную из тела «утопленника», на стволы Коржева и Ивакина, да?
– Все правильно и справедливо. Пуля идентифицирована с пистолетом Макарова, обнаруженным именно у Коржева. Результат пришел вечером, но я решил вас не беспокоить.
– Спасибо. И, наконец, то, о чем я уже говорил. – Турецкий взмахнул рукой, словно собираясь поставить в деле точку. – Я почти уверен... почти, Антон, что фотографии этого Куратора следует немедленно отправить в кадры краевого Управления ФСБ, а не ожидать решения местных товарищей. У меня также сложилось впечатление, что именно Куратор задушил своими руками второго «утопленника». Я просил Зиновия Ильича, вашего судебного медика, Витольд Кузьмич, прикинуть «пальчики» Курченкова к следам удушения на шее у второго нашего «утопленника», того, что под лестницей валялся. Вы не в курсе, каков результат?
– Пархоменко будет на совещании чуть позже.
– Отлично. А теперь прошу ваши новости?
– Ну, чтоб больше не возвращаться... – начал Липняковский. – Значит, фотографии условного Куратора мы немедленно направляем в Краснодар, так?
– И в Москву – тоже. Без грима, разумеется... Хотя, черт его знает, – Турецкий посмотрел на Плетнева. – Помнишь того нашего «убивца», ну, коллегу твоего бывшего? Он ведь, кажется, на фальшивом паспорте – одном из трех, взятых при нем, вернул себе свой первоначальный внешний вид. Не так?
– Верно, я еще удивился, помню, зачем ему это нужно было делать?
– А чтоб «официально» внешность поменять. Умный потому что... Да, кстати, Антон, не сочти за труд, свяжись с Костей и попроси ускорить опознание по ФСБ. Он знает, кому надо позвонить. Сделаешь?
– Так точно.
– Поэтому давайте рассылать и туда, и туда сразу в двух вариантах – в гриме и без оного.
– Сделаем, – кивнул Липняковский. – И наконец последнее. Пробиты номера абонентов, с которыми беседовал Куратор. Наш прокурор Рогаткин вчера подписал постановление. В принципе работа еще не закончена, но два продолжительных разговора, которые зафиксированы и на лазерном диске из сумки Коржева, предположительно, принадлежащей Куратору...
– Ну, не тяни, Витольд Кузьмич, – засмеялся Турецкий, – уже не предположительно, так что смело проливай бальзам на душу!
– Все так, – тоже улыбнувшись, произнес Липняковский, – они принадлежат Переверзину.
– Что и требовалось доказать, – Турецкий удовлетворенно потер руки. – Я думаю, что вашим экспертам надо объявить глубокую благодарность за оперативную работу, Витольд Кузьмич. И если потребуется наша с Плетневым поддержка, мы готовы. А хотите, получите указание от Меркулова. Если мы с Антоном не устроим вашего Рогаткина.
– Это уже вторично, – снисходительно заметил следователь.
– Нет, дорогой, благодарить надо при жизни... Знаете, как один поэт писал, еще в шестидесятых? Ну, там похоронили хорошего человека. Про него стихи. И такие строчки в конце: «А теперь, непрошено, на могилу брошено столько роз и лилий! Столько слез пролили! Отчего ж немыслимо дать цветы при жизни нам? Часть бы этих лилий. Мы б еще пожили...»
– Да... – только и сказал Липняковский.
– Вот именно, – подтвердил Турецкий. – Ну что ж, дело теперь, надо полагать, за главным фигурантом?.. Антон, я, наверное, сейчас сам позвоню Косте. Пробить для нас Переверзина – это придется им долго втолковывать, что дважды два – четыре. Не возражаешь? Или хочешь сам рискнуть?
– Ну уж нет! – шутливо «сдался» Плетнев, подняв руки. – Дипломатия – это не по моей части. Один мой знакомый скорняк, который шил из собачьих шкур хорошие шапки, а уверял, что из лисы, из волка, даже из росомахи, когда-то, помню, говорил: «Нам ваши соображенья ни к чаму, нам бы собачков давить». Так что уволь.
– Тогда, коллеги, начинайте без меня. Антон, ты доложишь товарищам о наших соображениях? Поторопите также и с неопознанными абонентами.
– Так, собственно, переговоры у нас имеются в распечатке, но, к сожалению, сами абоненты не идентифицированы. Я предполагаю, что телефон исполнителя вообще не удастся обнаружить, – сказал Липняковский. – Я прочитал вчера распечатку. После подобных разговоров безопаснее всего для себя – это немедленно уничтожить телефонный аппарат. По опыту знаю.
– Не смею возражать, но искать будем, все равно я с вас не слезу, – твердо сказал Турецкий. – А у тебя что, Антон?
– Есть предложение насчет того, чтобы пригласить высококлассного программиста. Как посмотрите?
– Толковый? – спросил Александр Борисович, поглядывая на Плетнева поверх очков.
– Толковая, – поправил Антон. – Ведущая разработчица в компании «Яндекс».
– Поддерживаю, – Турецкий поднял руку, как школьник. – Пусть приступает немедленно. Если может, – он со скрытым ехидством взглянул на Плетнева, заслонив ладонью от Липняковского свою наглую ухмылку. Чтоб местный следователь ничего не понял и не заподозрил.
«Вот же зараза какая! – мелькнуло у Антона. – Ну ничего ведь не скроешь от него...»
Он разговаривал с Костей без свидетелей, так он себе, в известной степени, «развязывал руки». Выслушав Турецкого, Меркулов долго молчал. Александр уж подумал было, что зам генерального прокурора попросту прикорнул там, в Москве, за своим столом. А что, погода хорошая, мягкая. Костя сам же и сказал, что за окнами – благодать. Поинтересовался, как в Новороссийске? Узнав, что дышать нечем, посочувствовал и снова замолчал. Турецкий решил уже бросить трубку, когда голос Меркулова всплыл из небытия:
– Ты, надеюсь, понимаешь, что мне предлагаешь?
– А что, были прецеденты?
– Не а-ах...стри! – с непонятным зевком Костя, похоже, укорил Саню в остроумии. Жует он там, что ли?
Турецкий так прямо и спросил: может, перезвонить позже? Подождать, пока Госсоветник юстиции первого класса пообедает и придет в соответствующее расположение духа? А чтоб не терять напрасно времени, Александр сообщил, что тоже не прочь перекусить, мол, завтрак был легким. Слишком.
– Это почему же? – с ходу ухватился за новую, видать, более удобную и приемлемую для Генеральной прокуратуры тему Константин Дмитриевич.
Ох, как велик оказался соблазн! И Александр Борисович решил не сдерживать своих талантов, благо он все равно ничем не рисковал, разве что отстранением от ведения следствия, что как раз было бы на руку.
– Понимаешь ли, Костя, я нынче ночь провел в гостях у одной прелестной дамы.
– Да брось ты!
Турецкий словно воочию увидел, как напряглось и нахмурилось благородное лицо Меркулова, негодование на котором уже закипало и требовало выхода. «Вот сейчас и дадим», – злорадно подумал Александр.
– Но малость подзадержался, ибо не успел закончить именно то, что ты сейчас посоветовал мне. Ну, в смысле, бросать... А тут муж явился, припозднившийся до рассвета. Словом, классическая ситуация из пошлого, вагонного анекдота... Ты, надеюсь, слушаешь?
