Джадж молча рассматривал неведомого человека. Хотя по-прежнему сияло солнце, а на голубом небе белели лишь редкие облака, верхушки деревьев гнулись сильнее, возбужденнее шумела листва; легкие порывы ветра освежали комнату и раскачивали ставень, напевно поскрипывающий у наружной стены.
— Неужели никак нельзя спуститься? — воскликнула Изабелла. — Ужасно сидеть в этой комнате, когда внизу так дивно прекрасно… Если уйти далеко-далеко, за те леса, интересно, куда попадешь?
— Ты права, — вздохнул Джадж. — Наше место там, среди чистой, божественной природы… Почему он все-таки не оглянется? Быть может, он в такой экзальтации, что даже не знает о существовании дома позади него?
— Нет, он все прекрасно знает… Хотелось бы все-таки увидеть его лицо; пусть не сейчас, когда- нибудь после… Смотри! Он уходит…
Музыкант начал медленно спускаться с крутого холма: осторожно, шаг за шагом, вытаптывая каблуками ступеньки. Они, затаив дыхание, наблюдали, как он спустился в долину и затем, вместо того чтобы перейти на другую сторону и подняться на следующий холм, внезапно повернул налево и направился вдоль ручья. Он шел неторопливо, не останавливаясь и не оборачиваясь: похоже, хорошо знал, куда держит путь. Вот-вот он исчезнет за поворотом долины…
— Почему же ты еще раз не окликнул его? А теперь уже поздно, — с легкой досадой сказала Изабелла. — Нарочно не напомнила об этом, интересно было, как ты поступишь.
— Разве очень важно заставить его обернуться?
— Это же он устроил нашу встречу. Именно его музыку я слышала, когда впервые приехала в Ранхилл; и все случившееся каким-то таинственным образом связано с ним. Вполне естественно, хочется увидеть этого странного инициатора…
Джадж отвел Изабеллу от окна, и снова они смотрели друг на друга. Изабелла опустила глаза, руки безвольно повисли.
— Я боялся за тебя, Изабелла.
— Но я не хочу, чтобы ты беспокоился за меня!
— Чего же ты хочешь?
— Чтобы ты чувствовал так же, как чувствую я: пока мы вместе, нам нечего бояться! Страху подвластна только холодная кровь. Впрочем, сомневаюсь, любишь ли ты меня… иначе не стал бы насмехаться над моим даром.
— Разве я насмехался?
—
— Но я принял. Странно, что ты не поняла.
Ее глаза блеснули, и она взглянула ему в лицо.
— Ты принимаешь всю мою любовь?
— Да, всю твою любовь, — уверенно сказал Джадж. — Дороже нет ничего на свете. Да будет так! И принимаю я в глубоком смирении, ибо ничем не заслужил столь бесценного дара… Оставшиеся свои дни посвящу служению тебе.
Изабелла нетвердо шагнула к нему.
— Пойми же: никакое служение не искупает подобного дара. Воздаянием за страсть может быть только страсть. Если не любишь, не надо вообще ничего.
— Я страстно люблю тебя! — Джадж протянул руки, чтобы ее обнять.
Но в этот самый момент солнце внезапно погасло, ветер стих и смолкли все звуки: как будто пал занавес. Яркий солнечный свет сменился сумерками, воздух ощутимо похолодел, все ароматы растаяли. Джадж медленно опустил руки. Оба недоуменно обернулись к окну. Изабелла неохотно подошла и выглянула на улицу.
— Генри, быстро, иди сюда!..
Он уже и так стоял рядом. Пейзаж за окном изменился: появилось знакомое поместье Ранхилл: меловой холм сделался значительно ниже, склон с аккуратным газоном незаметно переходил в поле, за которым они устраивали пикник; дальше виднелись возделанные поля, бесчисленные дороги, тропинки, коттеджи. Девственный лес преобразился в полосы лесных угодий, а нежная зеленая листва побурела и сквозила красновато-коричневыми осенними пятнами. Солнце скрылось; все окрест подернулось мглистыми сумерками. Музыкант бесследно исчез.
Они в оцепенении смотрели друг на друга; бурные чувства улеглись.
— Мы грезим сейчас или грезили минуту назад? — взяв Джаджа за руку, серьезно спросила Изабелла.
— То, что мы видим, несомненно, реально.
— Значит, минуту назад мы грезили? Нас обманули собственные чувства?
— Боюсь, очень похоже на то.
— Что если
Джадж мрачно кивнул и помолчал, прежде чем ответить.
— Во всяком случае, мы вовремя прозрели. Не случилось ничего плохого, все можно забыть. Возблагодарим же провидение хотя бы за такое милосердие.
Изабелла густо покраснела.
— Неужели все и в самом деле так?
— Поскольку вы тоже поддались наваждению и знаете, в чем дело, не сомневаюсь, вы освободите меня от необходимости совершить необдуманный поступок. По-моему, бесполезно пытаться вернуть наше состояние или стараться понять, что произошло. Мы оказались во власти темных сил.
Они отвернулись от окна и отошли в глубь комнаты.
— Итак, вы меня не любите? — спокойно спросила Изабелла.
— Нет, я вас люблю.
— Да, здравый смысл вернулся; однако не вернулось мое кольцо. Вы понимаете?
— К несчастью, очень хорошо понимаю.
— И тем не менее любите меня?
— Тем не менее люблю, — угрюмо подтвердил Джадж.
— Вы, вижу, пришли в себя. Узнаю ваше обычное великодушие.
Довольно долго они стояли не глядя друг на друга, потом со смертельным холодом в сердце Изабелла начала натягивать перчатку.
— Пойдемте лучше вниз.
Он поклонился — серьезно, даже сурово, — пошел к двери и, открыв ее, пропустил Изабеллу. Ни разу не оглянувшись, она прошла прямо к лестнице.
В сумрачном зале она взглянула на часы: скоро пять. Начисто забыв последние полтора часа, Изабелла мрачно осматривалась, смутно удивляясь, почему Джадж не спустился по лестнице вместе с ней; впрочем, она даже не помнила, был ли он наверху.
ГЛАВА XVII
В сумерках
Ступени исчезли, дом пребывал в абсолютном безмолвии, день клонился к вечеру, и в довершение бед нигде не было ее спутников. Изабелла чувствовала слабость, усталость. Сердце сильно билось. Тем не менее следовало подняться наверх поискать остальных. Джадж, разумеется, без нее не уедет. Подумав, она решила отправиться прямо в «Восточную комнату».
Перспектива в столь поздний час посетить дальнюю часть дома энтузиазма не вызывала, однако лучше, чем ожидание в мрачном зале. В высшей степени странно, почему они так задержались. Медленно поднимаясь по лестнице, она останавливалась на каждой шестой ступеньке и прислушивалась; в доме было тихо, как в могиле. Верхним, совершенно темным коридором пришлось пробираться на ощупь, и вдруг она вспомнила, что до сих пор так и не видела «Восточной комнаты». Изабелла равнодушно усмехнулась: вот и прекрасно, увижу последний неизведанный уголок!
