не поправила его. Ох, уж эти впечатления! Ей хотелось создать о себе самое худшее мнение, и этот случай был одним из многих, ведущих к поставленной цели. Но чтобы ее еще и бранили за это? Кроме того, он мог решить, что если у него сложилось ошибочное мнение о ней в одном случае, то и все остальные ее недостатки – сплошное притворство. Поэтому Александра сказала равнодушно:
– С какой стати мне заботиться о твоем ошибочном впечатлении? Мне все равно, что ты обо мне думаешь?
И, почувствовав, что она уже на верном пути, Алин решила подлить масла в огонь:
– Кроме того, я думаю, ты все равно бы не поверил мне.
Это было равноценно тому, чтобы назвать его глупцом. А он таким себя и чувствовал. Он заклеймил ее прежде, чем узнал, а узнав, даже не подумал изменить свое мнение.
Конечно, теперь этот ярлык к ней подошел бы. Верно? Благодаря ему. Черт возьми, как это неприятно!
Но Александра не дала ему возможности высказать недовольство и снова ринулась в атаку:
– Кстати, давно хотела спросить, Петровский. Чем ты еще занимаешься, кроме того, что совращаешь женщин?
Такое невыгодное мнение о себе должно было бы привести графа в восторг, почему же у него возникло чувство, будто он оправдывался? Он не должен был этого делать. Ему следовало бы усвоить ее логику и мысленно убедить себя, что он равнодушен к ее мнению, но вместо этого Василий возразил:
– Ты предложила разделить постель, и я имел в виду именно это. Но объяснишь ли ты, какие у тебя были мотивы?
– Не те, что ты думаешь, самовлюбленный хлыщ, – ответила Алин, и то, что она вернулась к своей манере пользоваться оскорбительными словами, Василий счел добрым знаком, хотя слово «хлыщ» резануло его слух, как и прозвище «павлин», которым обыкновенно награждала его Таня. Но если ей нечего было ответить или она не хотела признаваться, то у него имелся своей ответ, и граф не собирался предоставить ей возможность уклониться от объяснения.
– Ну? – настаивал он.
– Ты прекрасно знаешь почему. И перестань искать в моих поступках скрытые мотивы, потому что их просто не было.
– Не было?
Александра яростно сверкнула глазами, но тотчас же пожала плечами и вздохнула:
– Я не хотела обижать, но раз уж ты настаиваешь на правдивом ответе, изволь, ты его получишь. Непривычному человеку нелегко переносить подобный холод. При такой температуре и умереть недолго, а как ни печально об этом говорить, ты не производишь впечатления крепкого малого. Твое тело кажется достаточно сильным, но вы, придворные щеголи, слишком привыкли к услугам своих рабов, вы слишком изнежены и любите роскошь. А смерть – это не тот способ, с помощью которого я хотела бы от тебя избавиться.
Василий рассчитывал услышать совсем другое, и его рассердило, что у нее нашлось вполне правдивое объяснение. Это он-то изнеженный придворный щеголь? Но Александра повторяла это слишком часто.
– Надо было бросить тебя, и все дела, – проворчал он, вставая и подходя к печке, где сохла его одежда. – Не понимаю, почему я этого не сделал.
Александра села на постели и смотрела, как он одевается. Вид его длинных ног и крепких ягодиц вызвал у нее приступ удушья. Неужели она снова готова попасться на ту же удочку после всего, что случилось? Это уже переходило все границы, и с неподдельным отвращением в ее голосе она сказала:
– Не огорчайся, Петровский, чтобы предстать передо мной в героическом свете, требуется нечто большее, чем вломиться в гущу бандитов и попасть ради меня в плен, так что я остаюсь при своем мнении: ты просто недостойный похотливый хлыщ, вот и все.
Он повернулся и отвесил ей насмешливый поклон.
– Как мило, что ты это говоришь. Ощетинившись, Александра сидела на постели не в силах придумать достойный и достаточно обидный ответ. Но когда Василий надел куртку и нагнулся за сапогами, она вдруг почувствовала нечто неприятное – какое-то движение в душе, подозрительно напоминающее раскаяние.
Если он все еще собирался лечь спать на полу…
– Что ты придумал, Петровский? Твоя одежда еще не высохла.
– Не имеет значения, – возразил граф, надевая сапоги, – потому что я ухожу. Ее брови удивленно поднялись:
– О! И ты знаешь, как пройти сквозь стены?
– Можно сказать и так.
Теперь уже полностью одетый, он подошел к Двери и, не замедляя шага, нажал на нее плечом.
Конечно, ничего не произошло. Должно быть, Василий был слишком измотан, и Александра, не скрывая торжествующей улыбки, уже приготовилась отпустить какое-нибудь насмешливое замечание, но тут он снова нажал на дверь, и, к ее великому разочарованию, планка с той стороны подалась, дверь покачнулась и открылась. По-видимому, дерево было гнилым.
– А раньше ты не мог об этом подумать? – язвительно спросила она.
– Прошу прощения, но тогда я еще недостаточно разозлился.
Поежившись от пронизывающего порыва холодного ветра, он вышел наружу, чтобы оглядеться. Большая изба Лятцко была ярко освещена, но все остальные дома казались темными. По-видимому, бандиты все еще праздновали победу и веселились.
Василий вернулся и остановился в дверном проеме:
– Ты идешь?
– Конечно, я не собираюсь оставаться здесь, когда дверь выломана, – ответила Александра и начала скидывать с себя одеяла, но тут поймала его взгляд:
– Ты имеешь что-то против?
– По правде говоря, имею, – ответил Василий, намекая на ее бесстыдное поведение. Скрестив руки на груди, он оперся спиной о косяк и улыбнулся:
– Но ты можешь считать это компенсацией за то, что я спасаю тебя столь негероическим путем…
Неужели ее укол достиг цели? Впрочем, разве имеет значение, что граф видит, как она одевается? Ведь он уже сделал нечто гораздо худшее.
– Как знаешь, – с вопиющим безразличием ответила она и двинулась к своей одежде, даже не прикрывшись одеялом, чтобы хоть отчасти соблюдать приличия. Василии отвернулся еще до того, как она натянула штаны, и добавил: «Совсем бесстыдница» – к списку ее недостатков. Александра же была вынуждена добавить одно достоинство к своему списку, но с надеждой подумала, что оно, вероятно, последнее.
Скоро они вновь вышли на дорогу и пустились в путь. Александра легко вычислила расположение конюшни, но это оказался старый сарай с прогнившими стенами, которые не могли защитить лошадей от холода. Внутри они обнаружили столь же дряхлую кобылу, которую Александра взяла себе, и кучу горных низкорослых лошадок, но не нашли и следа ее белых лошадей.
– Куда они могли их забрать? – вопрошала Александра.
Василий, полный негодования по поводу того, с какой поразительной скоростью воспряло его мужское естество при виде ее обнаженного тела, ответил коротко:
– Я и думать об этом не желаю.
– Без своих лошадей, Петровский, я отсюда не уйду, – предупредила она.
– Делай как хочешь.
– Не сомневайся, – огрызнулась Алин и потянула лошадь из конюшни.
Василий скрипнул зубами, но пошел за ней.
– Черт возьми, это их веселье может в любую минуту закончиться, у нас нет времени на поиски.
– Никто не просил тебя помогать. У графа возникло желание хорошенько встряхнуть Александру за плечи, но он знал, что это бесполезно: любые поиски отнимут меньше времени, чем споры с ней – ведь она так дьявольски упряма!
– Ладно, – согласился он. – У них должна быть новая конюшня. Вряд ли они еще пользуются старой, за исключением таких случаев, как сегодня. Посмотри-ка туда…
Александра тоже заметила это строение:
– Вон там, в противоположной стороне деревни!
– Должно быть, так, – проворчал Василий, поглядев в ту сторону. – Ладно, но давай, по крайней мере, поторопимся.
Но Александру не надо было торопить. Она уже направлялась туда, предоставив Василию догонять ее.
Новая конюшня была надежной, и толчок в дверь убедил графа, что изнутри она закрыта на засов, а это означало, что лошадей сторожат. Проскользнуть незамеченными было невозможно, и Василий не стал объяснять упрямой женщине, что для того, чтобы забрать ее лошадей, нужно, по крайней мере, оглушить сторожа – он уже знал, что она скажет ему: «Действуй».
Поэтому он забарабанил в дверь и позвал, но не слишком громко, чтобы его голос не разнесся по всей округе:
– Открой!
Через минуту изнутри послышался ответ:
– Кто там?
Василий прикинул, какое имя наиболее распространенное в этих местах, и назвал его. По-видимому, уловка сработала, но желаемых результатов не принесла.
– Ты что, не слышал? – крикнули из-за двери. – Павел сказал, чтобы я не открывал дверь никому, кроме него, а ты не он. Придется тебе подождать до утра, чтобы посмотреть на этих красавцев, так же как и всем остальным.
– Он считает тебя одним из местных, – зашептала Александра. – Сыграй на этом.
Василий считал это пустой тратой времени, но сделал еще одну попытку.
– Меня послали тебя сменить, – крикнул он, – чтобы ты мог выпить со всеми. За дверью захихикали:
– Славная затея, но при мне есть кувшин пива и приказ атамана.
Последние слова были едва слышны: судя по всему, сторож ушел в дальний конец конюшни.
– Сделай же что- нибудь, – приказала Александра.
– Что ты предлагаешь?
– Ты ведь сумел справиться с нашей дверью. Василий фыркнул:
– Забудь об этом. Это свежее дерево, и я не собираюсь ломать руки из-за твоих чертовых лошадей. Мы сделали, что могли, а теперь уходим. А если ты будешь упрямиться, я потащу, тебя силой.
– Но…
– До утра твои лошади никуда не денутся, и, кстати, им намного теплее, чем нам. А теперь так: или мы возвращаемся в свою лачугу и примиряемся с неудачей, или
