Одним из категорических императивов пубертатного периода, относящихся даже к молодым монстрам является то, что никто старше двадцати ничего не понимает. И поскольку Гарри тогда было уже далеко за двадцать, я вступил в краткий период протеста против его безрассудных ограничений моих вполне естественных и полезных желаний нарубить моих одноклассников на маленькие кусочки.
Гарри разработал изумительно логичный план, как научить меня сливаться с окружением, и обращаться с вещами – или людьми – аккуратно и правильно. Но логика ничто по сравнению с желанием Тёмного Пассажира впервые расправить свои крылья, сломать прутья клетки, вылететь на свободу и броситься на жертву, словно удар молнии из острой стали.
Гарри знал так много вещей, которым мне нужно было научиться, чтобы стать благополучным и тихим мной, чтобы превратиться из дикого расцветающего чудовища в Темного Мстителя: как притворяться человеком, как действовать уверенно и осторожно, как наводить порядок потом. Он знал всё это так, как мог знать только старый полицейский. Я понял это, но тогда – тогда всё это казалось таким скучным и необязательным.
В конце концов Гарри не мог действительно знать всё. Он не мог знать, например, о Стиве Гонсалесе, особенно прелестном образце человеческого подростка, который привлёк моё внимание.
Стив был выше меня, и на год или два старше; у него уже было нечто на верхней губе, что он называл усами. Он был в моем классе по физкультуре и считал своим священным долгом сделать мою жизнь настолько несчастной, как только возможно. Если он не ошибался, то Бог должен был быть польщён теми усилиями, которые он для этого прикладывал.
Это было задолго до того, как Декстер превратился в живой Ледяной Куб, и некоторое количество пыла и жестоких чувств ещё кипело во мне. Они требовали помочь Стиву и вывести его на новые вершины творческой энергии в его преследовании кипятящегося юного Декстера. Мы оба знали, что это может закончиться только одним способом, но к сожалению для него, не тем, который имел в виду Стив.
Итак, однажды в полдень, некий к несчастью трудолюбивый уборщик ввалился в кабинет биологии Понс де Леон, и обнаружил Декстера и Стива, разбирающихся со своим личным конфликтом. Это был не тот классический школьный мордобой – ругательства и размахивание кулаками – который скорее всего имел в виду Стив. Но он не смог противостоять молодому Темному Пассажиру, так что уборщик обнаружил надежно примотанного к столу скотчем Стива с заклеенным клейкой лентой ртом, и стоящего над ним со скальпелем в руке Декстера, который пытался вспомнить тот урок по биологии, когда они препарировали лягушку.
Гарри приехал за мной на полицейской машине и в униформе. Он выслушал возмущенного зам. директора, который описал сцену, ссылаясь на записи в записной книжке, и потребовал у Гарри ответа, что он собирается с этим делать. Гарри просто смотрел на зам. директора, пока его слова не начали стихать до полной тишины. Он посмотрел на него еще минуту для эффекта, и перевёл свои холодные синие глаза на меня.
'Ты сделал то, что он сказал, Декстер?' спросил он меня.
Не было никакой возможности уклониться от ответа или солгать под давлением этого взгляда. 'Да,' ответил я, и Гарри кивнул.
'Вот видите?' возмутился зам. директора. Он порывался сказать что-то ещё, но Гарри оглянулся на него и он снова замолк.
Гарри обернулся ко мне. 'Почему?'
'Он меня доставал.' Это прозвучало как-то хиловато, даже для меня, так что я добавил, 'Часто. Все время.'
'И, ты приклеил его к столу,' произнес он почти без выражения.
'Угу.'
'И взял скальпель.'
'Я хотел, чтобы он прекратил,' сказал я.
'Почему ты никому не сказал?' спросил Гарри.
Я пожал плечами, что было значительной частью моего словарного запаса в те дни.
'Почему ты не сказал мне?'
'Я сам мог об этом позаботиться,'
'Похоже, что ты не так уж хорошо позаботился об этом,' сказал он.
Поскольку я не мог на это возразить, вполне естественно, что я уставился себе под ноги. Их созерцание мало что могло добавить к дискуссии, так что я снова посмотрел на них. Гарри всё ещё наблюдал за мной немигающим взглядом. Он не выглядел рассерженным, и я его практически не боялся, что каким-то образом делало ситуацию ещё более дискомфортной.
'Мне очень жаль,' Произнёс я наконец. Я не был уверен что мне действительно жаль – что касается этого, я вообще не уверен, что могу сожалеть о чем-либо. Но кажется это была подходящая вежливая реплика, и больше ничего не всплыло из глубин моего подросткового мозга, набитого бурлящей кашей из гормонов и неуверенности. И хотя я был уверен, что Гарри не поверил в моё раскаяние, он снова кивнул.
'Пошли отсюда,' сказал он.
'Минуточку,' возмутился зам. директора. 'У нас ещё есть, что обсудить.'
'Вы имеете в виду тот факт, что вы позволили известному хулигану травить моего мальчика, пока их конфликт не вышел из-под контроля? Сколько раз того, другого мальчика призывали к порядку?'
'Дело не в этом' попытался возразить зам. директора.
'Или мы поговорим о том, что вы оставили скальпели и другое опасное оборудование незапертыми и легко доступными для учеников в классе без присмотра?'
'Но, офицер…'
'Вот что я вам скажу,' произнёс Гарри. 'Я обещаю игнорировать ваше чрезвычайно скудное участие в этом деле, если вы согласитесь приложить все усилия, чтобы исправиться.'
'Но этот мальчик…' попытался продолжить он.
'Я разберусь с этим мальчиком,' сказал Гарри. 'А вы разберетесь с исправлением этих вещей, чтобы мне не пришлось звонить в школьный совет.'
И это, конечно, было так. Никто не мог противостоять Гарри, будь то подозреваемый в убийстве, президент Ротари Клуб, или юный монстр. Зам. директора несколько раз открыл и закрыл свой рот, но не смог извлечь ни звука, кроме комбинации брызг с прочисткой горла. Гарри минуту смотрел на него, затем повернулся ко мне. 'Пошли,' повторил он.
Гарри молчал на всем пути до автомобиля, и эта тишина не была дружелюбной. Он не произнес ни слова, когда мы выехали из школы и повернули на север по Дикси Хайвей вместо того, чтобы объехать вокруг школы в сторону Гранады, на Харди и к нашему маленькому домику на Гроув. Я смотрел на него, когда он сворачивал, но он все еще молчал, и выражение на его лице не располагало к разговорам. Он смотрел прямо вперед на дорогу и ехал – быстро, но не настолько чтобы включать сирену.
Гарри повернул налево на 17-ю авеню, и несколько иррациональных мгновений я думал, что он везет меня в Оранж Боул. Но мы миновали поворот к стадиону и продолжали ехать, над Майами Ривер, затем вправо на Норд Ривер Драйв, и теперь я понял, куда мы направляемся, но не понимал зачем. Гарри всё ещё не говорил ни слова и не смотрел в моем направлении, и я начинал чувствовать определенное давление, наползающее со стороны полудня, и не имевшее ничего общего с грозовыми тучами, которые начинали собираться на горизонте.
Гарри припарковал машину и наконец произнёс: 'Наружу.' Я посмотрел на него, но он уже выходил из автомобиля, так что я тоже вышел, и смиренно последовал за ним в место заключения.
Гарри здесь отлично знали, как и везде, где могли знать хорошего полицейского. Его сопровождали приветствия 'Гарри!' и 'Эй, сержант!' на всём пути через приемную и по коридору ведущему к камерам. Я просто тащился за ним с нарастающим жутким дурным предчувствием. Зачем Гарри привёз меня в тюрьму? Почему он не отругал меня, не сказал, как он во мне разочарован, не придумал для меня суровое, но справедливое наказание?
Он не сделал ничего подобного и игнорировал все мои попытки завести разговор. Итак, следовал за ним. Наконец, мы остановились возле одного из охранников. Гарри приблизился к нему и тихо заговорил; охранник посмотрел на меня, кивнул, и провел нас в конец тюремного блока. 'Он здесь,' сказал охранник. 'Наслаждайтесь.' Он кивнул на номер камеры, окинул меня коротким взглядом, и ушел, оставив нас с Гарри в
