Даже самые счастливые и благополучные браки бальдезивурлекийцев с женщинами из-под холма распадались, когда первыми словами детей становились жалобы на невкусную стряпню. Но в каждом жителе деревни текла кровь тех, кто живет под холмом.
— В тебе тоже такая есть, — сказала как-то раз Зофья и поцеловала меня в нос. — Передалась от моей бабушки и ее матери. Вот почему мы такие красивые.
Когда Зофье было девятнадцать, деревенская ведунья разложила на доске фишки и поняла, что надвигается беда. На деревню шел вражеский отряд. Сопротивляться было бессмысленно. Они сожгут все дома, а тех, кто помоложе, заберут в рабство. И это еще не самое худшее. Вдобавок вот-вот должно было произойти землетрясение, и оно уж точно было катастрофой, потому что при появлении врагов вся деревня обычно уходила на ночь под холм, а когда на утро возвращалась, снаружи после ухода вражеского войска проходили уже месяцы, или годы, или даже сотни лет. Но землетрясение сровняет холм с землей.
Те, кто живет под холмом, очень встревожились. Их дом вот-вот разрушится, и они будут обречены скитаться по земле, проклиная судьбу, пока солнце не померкнет, небо не расколется, а люди в мгновение ока не превратятся в прах. Деревенская ведунья снова начала раскладывать фишки, а те, кто живет под холмом, велели ей зарезать черного пса, снять с него шкуру и сделать из этой шкуры сумку, в которую должны помещаться курица, яйцо и глиняный горшок. Она так и поступила, а те, кто живет под холмом, сделали так, что в сумке поместилась деревня со всеми жителями — и все, кто живет под холмом, и сам холм, и леса, и горы, и моря, и реки, и озера, и фруктовые сады, и небо, и звезды, и древние чудища, и сирены, и драконы, и дриады, и русалки, и нечисть, и разные мелкие духи, которых почитали бальдезивурлекийцы.
— Твой ридикюль сшит из собачьей шкуры? — воскликнула я. — Фу, гадость какая!
— Дружочек мой, — сказала Зофья с мечтательным видом, — собачатина — вкуснейшая штука. У бальдезивурлекийцев это настоящий деликатес.
До землетрясения и прихода вражеского отряда жители деревни успели собрать пожитки и перебраться в ридикюль. У него крупная костяная застежка. Если ее открыть одним способом, там окажется просто нутро большого ридикюля, где может поместиться курица, яйцо и глиняный горшок, ну или очки, пузырек с таблетками и библиотечная книга. Если открыть застежку другим способом, ты окажешься в лодочке на реке. Справа и слева по берегам будет лес, где бальдезивурлекийцы и те, кто живет под холмом, основали новое поселение.
А если застежку открыть неправильно, ты окажешься в темноте, на черной земле, пахнущей кровью. Там живет Сторож ридикюля — тот самый пес, из шкуры которого он сшит. Сторож ходит теперь без шкуры. От его воя у людей идет кровь из носа и ушей. Он рвет на части всякого, кто повернет застежку не в ту сторону и неправильно откроет ридикюль.
— Вот так он открывается неправильно, — сказала Зофья и открыла застежку, показывая, как это делается. Она развела края ридикюля, но не широко, и повернула отверстие ко мне. — Иди, звездочка моя, послушай.
Я придвинулась к ридикюлю, правда, не очень близко. Ничего такого не было слышно.
— Ничего не слышно, — сказала я.
— Наверно, бедняга спит, — вздохнула Зофья. — Даже кошмарам иногда надо поспать.
Когда Джейка исключили, все в нашей школе стали звать его Гудини, а не Джейком. Все, кроме меня. Потерпите, я объясню почему. Не так-то просто рассказывать все по порядку.
Джейк умнее большинства наших учителей и к тому же выше ростом. Хотя и не такой высокий, как я. Мы знаем друг друга с третьего класса. Джейк всегда был влюблен в меня. Он говорит, что был влюблен в меня еще до третьего класса, даже до того, как мы вообще встретились. А я влюбилась в Джейка далеко не сразу.
В третьем классе Джейк уже и так все знал, все, кроме того, как заводить друзей. Он целыми днями ходил за мной. Меня это так взбесило, что я стукнула его по коленке. Не помогло, и тогда я выкинула его рюкзак в окно школьного автобуса. Это тоже не помогло, но на следующий год Джейка протестировали и решили, что он может пропустить четвертый и пятый классы. Вот тут даже мне стало его жалко. Однако шестиклассники не смогли совладать с Джейком. Они стали макать его головой в унитаз, а он поймал скунса и выпустил в мужской раздевалке.
Джейка хотели выгнать из школы до конца года. Но он ушел сам и два года проучился дома, с ним занималась мама. Он выучил латынь, иврит и греческий, научился писать сонеты и секстины, готовить суси, играть в бридж и даже вязать. Освоил фехтование и бальные танцы. Работал в бесплатной столовой для бедных, снял фильм об историческом клубе, где парни в костюмах времен Гражданской войны играют в экстремальный крокет вместо пальбы из пушек. Начал учиться играть на гитаре. Даже написал роман. Я его не читала — Джейк говорит, роман просто ужасный.
Когда через два года его мама в первый раз заболела раком, Джейк вернулся в школу, и его записали обратно к нам, в седьмой класс. Он по-прежнему был самый умный и на этот раз даже смог подружиться с одноклассниками. Плюс он неплохой футболист, и он симпатичный. Плюс играет на гитаре — или я уже говорила? Все девчонки с ума по нему сходили, но Джейк возвращался из школы вместе со мной, играл с нами в «Эрудит» и расспрашивал Зофью о Бальдезивурлекистане.
Маму Джейка звали Синтия. Она коллекционировала фарфоровых лягушек и розыгрыши. Когда мы учились в девятом классе, у нее снова обнаружили рак. Она умерла, и Джейк разбил всех ее лягушек. Это были первые похороны в моей жизни. Несколько месяцев спустя папа Джейка пригласил в кино его учительницу по фехтованию. Они поженились как раз после того, как Джейка исключили из школы за Гудини, его исследовательский проект по истории. Это была первая свадьба в моей жизни. Мы с Джейком стащили бутылку вина, выпили, и меня вырвало в клубный бассейн. А Джейка вырвало на мои туфли.
Так вот, вся деревня и те, кто живет под холмом, почти целый месяц мирно и счастливо жили в ридикюле, который они привязали к камню в высохшем колодце — те, кто живет под холмом, вычислили, что землетрясение не тронет это место. Однако некоторым из бальдезивурлекийцев захотелось выйти наружу, посмотреть, что творится в мире. Зофья была одной из них. Деревня переехала в ридикюль летом, но, когда несколько парней и девушек вышли наружу и выбрались из колодца, падал снег, а дома превратились в полусгнившие развалины. Путешественники шли по снежной равнине с ридикюлем, который несла Зофья, пока не наткнулись на другую деревню, которой раньше не видели. Там все поспешно собирались и уезжали, отчего у Зофьи и ее друзей возникло нехорошее предчувствие. Все это слишком напоминало обстоятельства их переселения в ридикюль.
Они отправились за беженцами — похоже, те знали дорогу, и вскоре все вместе пришли в город. Зофья никогда не видела ничего подобного. Там были поезда, электрические огни, кинотеатры, люди, стреляющие друг в друга. Рвались бомбы. Шла война. Путешественники решили забраться обратно в ридикюль, а Зофья вызвалась остаться снаружи и присматривать за ним. Она просто влюбилась в кино, в шелковые чулки и в одного парня, русского дезертира.
Вскоре Зофья и русский дезертир поженились, у них было много приключений, и в конце концов они приплыли в Америку, где родилась моя мама. Иногда Зофья прибегала к помощи доски и фишек или советовалась с обитателями ридикюля, и они подсказывали, как избежать неприятностей и как ей с мужем заработать денег. Время от времени кто-нибудь из бальдезивурлекийцев или тех, кто живет под холмом, выходил из ридикюля, чтобы отовариться в супермаркете, посмотреть кино, прокатиться на аттракционах в луна-парке или посидеть в библиотеке.
Чем больше муж слушался советов Зофьи, тем больше денег они зарабатывали. Он стал обращать внимание на ридикюль, находя его подозрительным, но Зофья велела мужу не лезть не в свое дело. Муж начал следить за ней и увидел, что в доме бывают какие-то странные люди. Или Зофья — агент коммунистической разведки, решил он, или у нее есть любовники. Супруги подрались, потом Зофьин муж все больше и больше стал попивать, а потом взял и вовсе выкинул ее гадательные фишки. «Русские — плохие мужья», — сказала мне Зофья. И наконец, однажды ночью, когда она спала, он открыл костяную застежку и попал в ридикюль.
— Я думала, он меня бросил, — рассказывала Зофья. — Почти двадцать лет я думала, что он оставил
