доверие, хотя мы не верим в то, что они нам говорят. Но когда выясняется, что они врут и лицемерят и, как все остальные, способны на мерзкий поступок, мы испытываем чудовищное потрясение. Ты понимаешь, о чем я?
— Нет, — сказала Клэр.
— Если не захочешь понять меня, то и не поймешь. Значит, я напрасно пришел сюда. Но мне больше некуда было податься.
— Тебе надо выпить, — заметила Клэр. — Я купила утром бутылку джина.
Она вышла и вернулась через минуту с подносом, на котором позвякивали два бокала.
— Есть бутылка джина, полбутылки плохого вермута, якобы французского, и вода, — сообщила она, — больше ничего нет.
Ронни встал, наполнил стакан джином на три пальца, добавил немного воды и выпил залпом.
— Если тебе очень плохо, я тоже выпью, — сказала Клэр.
— Ты знаешь моего отца, — проговорил Ронни. — Как ты считаешь, он способен на… ну, в общем, на преступление?
— Я считаю, что нет ничего невозможного, но его трудно заподозрить в чем-то предосудительном. Нет, ей-богу, вряд ли.
— Нет ничего невозможного, — повторил Ронни. — Именно это выбивает почву из-под ног.
— Ты что-то узнал о нем?
— Я не уверен, — ответил Ронни, наливая себе еще джина с водой.
— Налей и мне тоже.
— Не пей слишком много. Я хочу, чтобы ты слушала. Помнишь, я говорил о Фанни Брюс?
— О Господи, конечно, помню. Я вспоминала ее сегодня в тумане. Хорошо, продолжай.
— В тот роковой вечер, прежде чем расстаться с ней, я дал ей пять фунтов. Да, пятифунтовые купюры под ногами не валяются, по крайней мере у меня, и я обратил внимание на номер, который стоял на той бумажке. Номер был удивительный — 0 13 575310, цифры вначале увеличиваются по восходящей, а затем уменьшаются, и я невольно запомнил их порядок. Но когда велось следствие, не было даже упоминания о деньгах, найденных при ней, и я тоже ничего не сказал, потому что понял — чем меньше говорить, тем лучше для меня.
— Но если ты дал ей пять фунтов, а когда тело нашли и при нем не было денег, это значит, что ее убили и ограбили. Убили ради денег. Это как раз говорило бы в твою пользу.
— Они бы мне не поверили. Они спросили бы, где я взял эти деньги, и мне пришлось бы ответить: в Харрингее. Это стандартный ответ, и никто бы не поверил. Я решил ничего не говорить.
— Но к чему ты вспомнил об этом сейчас?
Ронни извлек из внутреннего кармана потертый сафьяновый бумажник и достал из него сложенную вдвое пятифунтовую купюру.
— Это то, что я ей дал, — сказал он. — Вот номер: 0 13 575310.
— Откуда она у тебя?
— От моего отца. Он дал мне ее позавчера.
— Как это случилось?
— Я пришел к нему, чтобы он помог мне получить работу, которую мне обещали, если я найду двести пятьдесят фунтов. В общем, он отказал, но дал несколько фунтов, чтобы от меня отделаться. И в том числе эту пятифунтовую бумажку. Я ее не разглядывал до вчерашнего дня, а когда увидел номер, то решил, что схожу с ума. Это та же самая купюра, как видишь.
— Но неужели ты думаешь, что…
— Да ничего я не думаю! Но я дал ей пять фунтов, а кто-то ее убил и забрал эти деньги, а теперь они опять у меня. И получил я их от отца!
— Но даже если бы он убил ее — как это нелепо звучит! — и взял деньги, он бы не дал их тебе! Опомнись, Ронни, он все равно останется джентльменом, даже если превратится в убийцу! Он бы так не поступил.
— Ну, так и быть — он их мне не давал, — признался Ронни. — Я сам взял. Вытащил из его бумажника. Он заявил, что не даст мне двухсот пятидесяти фунтов, которые я бы все равно ему вернул, и потому я взял то, что попалось под руку, то есть эту пятерку и три купюры по одному фунту.
— Ты же вор!
— Знаю. Я знаю, что собой представляю, и не о чем тут переживать. Мне он не был симпатичен, но я в него верил. А теперь…
— Но ведь есть и другое объяснение, Ронни! Возможно, ему кто-то дал эти деньги.
— Он мог взять их у нее!
— Только не твой отец. Он — сама честность и порядочность.
— Я сказал ему в тот день: «У тебя есть незаслуженное преимущество. Ты безупречен во всем». «В жизни так не бывает», — ответил он мне. «Ты можешь оглянуться на свою жизнь без чувства вины и стыда», — сказал я, на что он ответил: «Ах, если бы это было так!» Это, конечно, может быть просто позерство, игра в благородство и достоинство. Но меня насторожило другое: он, мол, всегда знал, что я невиновен, — вот что он сказал.
— Но ведь так и есть!
— Разумеется. Но откуда ему это знать, если бы он не знал, кто настоящий убийца? Неужели он поверил мне на слово?
— Твое слово ничего, значит, не стоит?
— Те времена, когда мое слово чего-то стоило, увы, прошли.
— Но зачем ему было убивать? У него нет на то никаких оснований! Не думаешь же ты, что он из тех, кто может убить девушку в надежде на то, что найдет пятифунтовую купюру в ее чулке!
— Я хотел жениться на ней, — сказал Ронни и налил себе еще джина. — Я говорил тебе, что она была влюблена в меня, но не уверен, знаешь ли ты, что я тоже ее любил. Да, представь себе. Я был влюблен в нее, а так как я никогда прежде не хотел ни на ком жениться — даже на тебе! — я решил познакомить ее с отцом. Мне хотелось, чтобы все было как положено, чтобы ничего не оставалось в тайне. Я не сказал ему, что она проститутка, и не предполагал, что он догадается. Но он понял это. Он не подал виду и был вежлив с ней, как аристократ с незнакомой особой, которую игнорируют на званом вечере. Но потом он мне все сказал, и я чувствовал себя как побитая собака. Он спросил меня, уж не намерен ли я жить на ее заработки, и так насел на меня, что мне пришлось поклясться, что никогда ее больше не увижу. Но я, конечно, продолжал с ней встречаться, и однажды мы на него наткнулись. А на следующий день я получил от него письмо. Он писал, что обдумывает шаги, которые можно предпринять, чтобы спасти меня от окончательного падения.
— Это еще ни о чем не говорит.
— Лучшее, что он мог сделать, — это убрать ее с дороги.
— Но не убить же!
— Он приговаривал людей к смерти в Индии.
— Безумие думать, что он способен на такое.
— Меня сводит с ума мысль, что он мог это сделать. Если это не он, то откуда же у него купюра?
— Да откуда угодно. Ему ее мог дать Джордж.
— Каким образом?
— Джордж купил у него картину — вот эту, — и я почти уверена, что он собирался расплатиться за нее пятифунтовой купюрой. Или, возможно, это была часть цены. Не знаю, сколько она стоила.
— И ты думаешь, Джордж послал ему ту самую купюру?
— Ничего я такого не думаю.
— Тогда что ты хочешь сказать?
— То, что я уже говорила: он мог взять ее где угодно.
— Как еще у него могли оказаться пять фунтов, спрятанные в чулке проститутки? Скорее всего, он взял их сам. И если это так… о Боже! Я этого не перенесу!
— Ронни! Бедный Ронни! Выпей еще.
— Что мне делать с этой проклятой купюрой? Я сожгу ее!
