— Нет, не делай так. Это глупо.
— Не могу хранить ее у себя.
— Дай мне, я ее обменяю.
— Я не могу держать ее у себя. Я этого не переживу.
— Понимаю.
Клэр встала, нетвердой походкой подошла к столу, где лежала ее сумочка, и сказала:
— У меня три, нет, четыре фунта. Четыре фунта, семь шиллингов и шесть пенсов. Это все, что есть, Ронни. Я отдам тебе остальное в другой раз.
— Хорошо. Я не могу хранить ее у себя.
— Конечно, дорогой, но я не вижу в этом ничего страшного. Абсолютно ничего. Потому что не верю, что твой отец совершил нечто подобное и что он вообще способен на такое.
— Я сидел и думал в полном одиночестве, сидел и думал, пока мне не стало казаться, что схожу с ума. Ты знаешь, что за человек мой отец.
— Я его прекрасно знаю. И считаю, что ты ошибаешься.
— Мне больше некуда было идти и не с кем поделиться.
— Теперь тебе легче, так ведь? Потому что ты совсем, совсем неправ, и сейчас, мой бедный Ронни, я налью тебе еще джина, а потом ты пойдешь домой.
— Джордж приезжает сегодня?
— Нет, он все еще в Шрусбери. Его мама сломала ногу…
— Тогда я останусь здесь.
— Нет, ни в коем случае!
— Не гони меня. Иначе ты потеряешь меня навсегда и никогда больше не увидишь. Впрочем, я и так уже пропал. Я погиб! Каждый, чей отец — убийца, может считать себя погибшим человеком.
— Ты пьян, Ронни. И потому тебе так плохо.
— Ты не лучше. Разве ты не пьяна?
— Хоть раз попытался бы вести себя прилично. Ты находишься в моем доме…
— Будь проще, Клэр. Ты ведь знаешь, кто мы такие.
Глава XII
Клэр проснулась разбитая и злая и, вспомнив о немытых бокалах и грязных, заваленных окурками пепельницах в гостиной, торопливо оделась, чтобы прибраться раньше, чем проснется Эльза и увидит весь этот беспорядок. Открыв окно, она впустила в комнату утренний воздух. Вчера они поступили крайне неосмотрительно, и теперь страх разоблачения мучил ее — никогда прежде она не прибиралась в такой спешке, а головная боль удваивала ее мучения. Даже зеркало было безжалостно к ней.
Она вернулась через некоторое время с чашкой чая и разбудила Ронни.
— Не шуми, — шепотом сказала она. — Вчера мы вели себя как круглые идиоты, но пока Эльза, по- моему, ничего не заподозрила. Я встала вовремя и успела навести порядок.
— Она австрийка. Ее ничем не удивишь.
— Напрасно так думаешь. Она порядочная девушка, встает в семь утра, чтобы попасть на утреннюю службу.
— Ладно, что я должен делать?
— Оденься, только тихо. Главное — не шуметь. Я сейчас отправлю ее за покупками. Она это любит. И тогда ты сможешь выйти.
— Я не тороплюсь. У тебя есть свежие газеты?
— Сейчас принесу.
Клэр принесла «Таймс» и «Дейли экспресс», причесалась и вышла из комнаты. Как ни в чем не бывало, поговорила с Эльзой, одела и накормила Клариссу. Примерно через час она вернулась в спальню и увидела, что Ронни лежит на кровати в рубашке и брюках, уткнувшись лицом в подушку. Газеты валялись на полу.
— Просыпайся, — раздраженно сказала она. — Тебе пора идти.
Он не ответил, и, когда Клэр стала тормошить его за плечи, Ронни повернул к ней по-детски беспомощное лицо в красных пятнах от плача и произнес:
— Я больше никогда не засну.
— Прекрати кривляться, — разозлилась Клэр. — Ты вчера вдоволь наговорился, у меня не хватит терпения, чтобы еще раз все это выслушивать.
— Почитай газету.
Она подняла с пола «Экспресс» и прочитала заголовок: «СМЕРТЬ НА ПИККАДИЛЛИ. Трагическая гибель бывшего губернатора».
«Жертвой самого густого тумана в этом году, — читала она, — стал сэр Симон Киллало, видный политический деятель, правитель индийских колоний. Бывший губернатор упал и разбился насмерть у станции метро на Грин-парк.
Трагедия произошла без очевидцев, тело покойного было найдено на ступеньках лестницы у входа в гостиницу „Пиккадилли“. Вероятно, упав головой вперед, покойный разбил лицо и скончался от перелома шейных позвонков…»
Она села на кровать рядом с Ронни, запустив пальцы в его волосы.
— А мы в это время пили джин, — сказала она.
— Мы говорили о нем. Именно мысли о нем привели меня сюда. Когда я пришел, он был уже мертв.
— Что я могу сказать на это? — спросила она. — Что толку в моих соболезнованиях?
— В «Таймс» напечатали некролог, — проговорил он.
На седьмой странице она нашла статью почти в полколонки и стала читать:
«Сэр Симон Киллало, кавалер ордена Индийской империи и „Звезды Индии“, о чьей вчерашней случайной гибели в густом тумане сообщается повсеместно, посвятил много лет своей жизни государственной гражданской службе в Индии и достиг замечательных успехов на этом поприще. Родившийся в 1886 году, сэр Симон Киллало, сын ныне покойного генерал-майора, вице-консула, кавалера ордена Индийской империи, „Звезды Индии“ и ордена Бали, Ф. Г. Ст. Дж. Киллало, пережил всех своих братьев и сестер…»
— Ненавижу некрологи! — воскликнула она, откидывая газету в сторону. — В них пишут только о прошлых великих достижениях. Они лишают жизнь всякого смысла.
— Меня там тоже упомянули, — заметил Ронни. — «Покойный оставил после себя сына». Надо было добавить, «которого он ненавидел и презирал».
— Это не так.
— Увы, это так. Именно в этом заключалось преимущество моего отца передо мной. Я его всего лишь ненавидел. Особенно сильно ненавидел его, когда гордился им. Если бы я узнал нечто такое, что опорочило бы его, — например, какой-нибудь мерзкий поступок, — мне бы стало намного легче. Я почти желал, чтобы он оказался убийцей Фанни. Сейчас мне не было бы так тяжело.
— Бога ради, хватит стонать.
— Действительно, какой теперь смысл строить гипотезы. Мы никогда не узнаем правды. А сейчас, как я понимаю, ты хочешь, чтобы я ушел, пока дорога свободна.
Он сел и обулся. Клэр спросила:
— Что ты сейчас будешь делать?
— Разве это имеет значение? — ответил он. — Теперь уже неважно.
Глава XIII
