– Нет, – грубо ответил граф. – У вас нет выбора, дорогая. Разве Джеймс не говорил вам, как все будет происходить?
– О да, конечно, сообщил, чего хочет он. – Подбородок девушки едва заметно приподнялся. – Но никто не спросил и не выслушал, чего хочу я.
Граф угрожающе подался вперед и тихо спросил:
– А если вы беременны? Что тогда? Хотите, чтобы ваш ребенок считался незаконнорожденным?
Вопрос застал Саммер врасплох, и по ее ошеломленному лицу стало понятно, что она вовсе не допускала такого исхода. Девушка замолчала и, поразмыслив несколько минут, вынуждена была с неохотой признать, что угроза беременности действительно существовала. Последние месячные были у нее за неделю до того, как она оказалась в постели с Джеймсом.
И все же осторожность не позволяла ей открыть свое настоящее имя, а когда виконт в который раз спросил холодно и резко, каково ее настоящее имя, Саммер судорожно сглотнула и назвала первое попавшееся:
– Джонсон.
Сильные пальцы сжали ее плечо.
– Нет, дорогая, снова не то. – Он словно невзначай поддел ногтем подаренную ее отцом золотую цепочку со злополучными инициалами. – Я презираю лжецов. – Голос виконта звучал язвительно и беспощадно. Его тонкие пальцы держали Саммер за подбородок, не давая возможности повернуть голову. – Ты скажешь мне свое проклятое имя прямо сейчас и никогда больше не станешь лгать! – Гнев заставил его вновь перейти на родное наречие.
– Синклер, – выдохнула Саммер, и пальцы Джеймса разжались.
Она сказала почти правду англизированную версию своей фамилии. Теперь ей оставалось только надеяться, что вымышленное имя не выдаст настоящего.
Джеймс сдвинул брови и, немного поразмыслив, принял ответ, бормоча, что его будущая жена- американка носит почти шотландскую фамилию.
Ложь Саммер заставила ее содрогнуться, но она так и не произнесла больше ни слова и не подняла глаз, не в силах выдержать пронзительный взгляд графа.
И вот теперь она сидела за столом рядом со своим мужем, с которым ее связывала не любовь, а всего лишь обязательства.
Саммер нервно теребила складки своего подвенечного наряда. Фионе – матери Джеймса – удалось заставить швей работать быстрее, чем обычно, и теперь ворот и рукава белоснежной шелковой блузки невесты украшала серебряная тесьма, да и на самой ткани блестели серебристые искорки. На Саммер была надета юбка из клетчатого шелка, на плечи накинут шотландский плед, сколотый изысканной брошью, которая, по словам Фионы, принадлежала еще ее матери. Длинный плед был изящно перекинут через спинку стула, ниспадая складками, словно шелковистое облако. Распущенные волосы Саммер – еще одна традиция Камеронов – обрамляли ее лицо мягкими завитками, спускаясь к талии.
Черные глаза Джеймса расширились от изумления, когда он увидел Саммер в неясном свете в каменной церкви со сводчатыми окнами и богато украшенным алтарем. Ему только и оставалось хрипло прошептать:
– О Боже, ты прекрасна!
В его взгляде на этот раз не было насмешки, одно только восхищение. Интересно, как бы отреагировал виконт, если бы она, в свою очередь, сказала ему, что он необыкновенно красив в килте, щегольской шапочке, украшенной гербом и перьями, темно-зеленой бархатной куртке с кружевным жабо и манжетами. Наверное, рассмеялся бы, но и согласился, черт бы его побрал!
Саммер украдкой посмотрела на виконта. Он сидел, праздно развалившись в кресле, с настороженным выражением лица, а его сильные пальцы играли золотым кубком. Девушка ощутила укол совести. Она была так рассержена, так взвинчена, что не сказала ему ни одного доброго слова за целый день.
Джейми. Знал ли он, что делали с ней его черные глаза и насмешливая улыбка? Возможно. Должно быть, он завоевал не одно девичье сердце, прежде чем ворвался в ее жизнь. И все же она стала его женой. Сердце Саммер екнуло.
Он был мускулистым, твердолобым негодяем, самоуверенным, как ни один мужчина на свете, но – о Боже! – какой бы счастливой она стала, если бы все сложилось иначе, если бы не встала между ними ее ложь.
Саммер оторвала взгляд от Джеймса и принялась рассматривать пары, танцующие в центре зала. С балкона лилась радостная музыка – звучали гобои, флейты, скрипки и барабаны. Иногда мелодию перекрывали пронзительные звуки волынки.
Саммер откашлялась.
– Чудесная музыка, – она к Джеймсу, нервно сцепив лежащие на столе руки. – Как она называется?
Черные глаза виконта переместились с танцующих на жену.
– «Странствия юного горца». – Длинные смуглые пальцы по-прежнему сжимали ножку кубка, но Саммер казалось, что они дотрагиваются до нее. – Хочешь, я попрошу музыкантов сыграть для тебя «Песнь леди Каслрей»?
Вспомнив тот день, когда Джеймс пел на улице Лондона, Саммер улыбнулась и отрицательно покачала головой:
– Нет, не думаю.
– Что это, улыбка? – Виконт наклонился к Саммер, и она почти физически ощутила его взгляд. – Впервые за сегодняшний день. А ведь я не видел твоей улыбки уже целую неделю или даже две.
Взгляд Саммер встретился с его взглядом, и она судорожно вздохнула. Где-то в глубине ее существа вспыхнуло пламя, горячее и зовущее, от которого кожа горела, а сердце выпрыгивало из груди.
