— Чтоб ты пропал!
Назад в комнату. Локки принялся яростно расхаживать. Он осторожно развел руки: порезы на левой руке по-прежнему болят, глубокая рана в плече ноет. Сломанным левым запястьем как будто почти можно пользоваться. Но болит или не болит… он сжал в кулак пальцы левой руки, посмотрел на них, потом сузившимися глазами взглянул на окно.
— Иди ты, — сказал он. — Я тебе покажу, сын проклятого торговца шелком…
Локки снял с постели белье и привязал конец простыни к одеялу (раны отзывались на каждое движение болью). Но боль только заставила его действовать быстрее. Он проверил на прочность последний узел, распахнул ставни и выбросил импровизированную веревку за окно. Привязал тот конец, что держал в руках, к раме кровати. Не очень прочная мебель, но и он сейчас не очень много весит.
И Локки выбрался из окна.
Вел-Вираззо старый город, высоких домов в нем нет. Вися в трех этажах над улицей, Локки получал лишь отдельные впечатления. Осевшие каменные дома с плоскими крышами и оштукатуренными стенами… убранные паруса на черных мачтах в гавани… лунный свет блестит на темной воде… на площадках стеклянных столбов, уходя линией к горизонту, горят красные огни. Локки закрыл глаза, вцепился в веревку и прикусил язык, чтобы не вырвало.
Казалось, спуститься легко; Локки делал это рывками, и его ладони становились горячими, прежде чем он останавливался. Он спустился на десять футов… на двадцать… Повис на уровне подоконника общей гостиной и сделал несколько глубоких вдохов, прежде чем продолжить спуск. Ночь была теплая, но он взмок и начинал зябнуть.
Последний кусок простыни кончился в шести футах над землей. Локки сполз как можно ниже и отпустил веревку. Его ноги ударились о булыжники, и он увидел поджидающего его Жеана Таннена с серым плащом в руках. Прежде чем Локки смог пошевелиться, Жеан набросил плащ ему на плечи.
— Сукин сын, — сказал Локки, обеими руками натягивая плащ. — Грязный сукин сын. Надеюсь, акула отъест твой конец!
— Мастер Ламора, ты только посмотри на себя, — ответил Жеан. — Ты прекрасно смотришься, вылезая из окна. Почти так же, как когда был вором.
— Я таскал добычу, когда ты еще сосал мамкину грудь!
— А я таскал добычу, пока ты отсиживался в комнате, пропивая свое мастерство.
— Я лучший вор в Вел-Вираззо, — сказал Локки. — Пьяный или трезвый, бодрствую или сплю, я лучший, и ты это отлично знаешь!
— Когда-то я мог в это поверить, — ответил Жеан. — Но то был человек, которого я знал в Каморре, а его уже какое-то время нет со мной.
— Ах ты гнусная рожа! — крикнул Локки, подошел к Жеану и саданул его в живот.
Жеан, скорее удивленный, чем чувствующий боль, в ответ сильно толкнул его. Локки отлетел, пытаясь сохранить равновесие; плащ распахнулся. Локки наскочил на прохожего и вцепился в него, пытаясь удержаться на ногах.
— Смотри, куда идешь!
Незнакомец, мужчина средних лет в длинном оранжевом плаще и строгом костюме чиновника или судейского, вырвался от него.
— Тысяча извинений, — сказал Локки. — Тысяча извинений, сэр. Мы тут с другом толкуем… Виноват!
— Еще бы, — ответил незнакомец, которому наконец удалось высвободить свой плащ и оттолкнуть Локки. — От вас разит как из винной бочки. Проклятый каморрец.
Локки повернулся к Жеану и показал ему маленький черный кожаный кошелек. В нем звенели монеты.
— Ха! Что скажешь?
— Скажу, что это детская игра. Пустяки.
— Детская игра? Жеан, какого…
— Ты грязен, — сказал Жеан. — Ты грязней последнего сироты с Сумеречного холма. Ты исхудал, хотя почему, для меня загадка. Ты не упражнялся и никому не позволял взглянуть на твои раны. Ты прятался в комнате, теряя форму, и не просыхал две недели. Ты не тот, каким был раньше. И виноват в этом только ты.
— Вот как. — Локки мрачно взглянул на Жеана, спрятал кошелек в карман и поправил воротник плаща. — Ты требуешь демонстрации. Отлично. Иди назад, разбери свою проклятую стену и жди меня. Вернусь через несколько часов.
— Я…
Но Локки уже набросил капюшон плаща, повернулся и пошел по улице в теплую ночь Вел- Вираззо.
Жеан разобрал баррикаду на третьем этаже, оставил на стойке улыбающемуся хозяину еще несколько монет (из кошелька Локки) и принялся прибирать в комнате, позволяя винному запаху выветриться через открытое окно. Немного подумав, он спустился в бар и вернулся в комнату с кувшином воды.
Когда Локки спустя четыре часа вернулся, Жеан встревоженно расхаживал по комнате. Был третий час утра. Локки поставил на стол большую плетеную корзину, сбросил плащ, взял ведро, из которого Жеан его обливал, и его вытошнило в это ведро.
— Прошу прощения, — сказал он после. Он раскраснелся, тяжело дышал и был такой же мокрый, как когда уходил, но на сей раз от пота. — Винные пары еще не совсем развеялись… а дыхание меня едва не подвело.
Жеан передал ему графин, и Локки начал громко глотать воду — беззастенчиво, как лошадь из корыта. Жеан помог ему сесть. Несколько секунд Локки молчал, потом как будто заметил руку Жеана, лежащую на его плече.
— Короче… так… — сказал он, отдуваясь. — Смотри, к чему привели твои подначки. Думаю, нам придется бежать из города.
— Что? Что ты натворил?
Локки снял крышку с корзины; в таких корзинах мелкие торговцы носят товар на рынок. Внутри находилось множество самых разнообразных предметов, и Локки начал один за другим вынимать их и показывать Жеану.
— Это что? А, несколько кошельков… один, два, три… все взяты у трезвых джентльменов на улицах города. Вот нож, две бутылки вина, оловянная кружка для эля… немного побитая, но металл хороший. Брошь, три золотые заколки, две серьги — серьги, мастер Таннен, извлечены из ушей, и мне бы хотелось, чтобы ты так попробовал. Вот небольшая штука отличного шелка, коробка сластей, два каравая — с хрустящей корочкой и запеченными пряностями, тебе такой хлеб нравится. А это — специально в назидание некоему пессимисту, сукину сыну, чье имя мы не назовем…
В руках Локки сверкало ожерелье: полоска плетеного золота и серебра, на которой держалась тяжелая золотая подвеска, стилизованный цветок, усаженный сапфирами. При свете единственной в комнате лампы ряды камней сверкали голубым пламенем.
— Прекрасный образец, — сказал Жеан, на мгновение забыв, что хотел сердиться. — Но это-то ты не мог украсть на улице.
— Конечно, нет, — сказал Локки, прежде чем сделать еще глоток теплой воды из кувшина. — Это я снял с шеи любовницы губернатора.
— Не может быть!
— В поместье губернатора.
— Из всех…
— В постели губернатора.
— Проклятый дурак!
— И губернатор спал рядом с ней.
Тишину ночи нарушил далекий пронзительный свист — традиционный для городской стражи способ объявления тревоги. Несколько минут спустя с разных сторон откликнулись другие свистки.
