выстрел не подпустила бы. Муж у меня погиб — закрыта тема.
— Тогда зачем дразнишься?
— Сложно мне сейчас, понимаешь, тяжело. Боюсь, голова не выдержит, свихнется. Вот и заставляю себя отвлекаться. А с тобой получается. Ты забавный, как кутенок, пальчик покажешь — рычишь, будто взрослый.
— Понятно.
— Не обижайся. Что-то неспокойно у меня на душе, тревожно.
— Все тревоги уже позади, преступник в клетке.
— Он признался?
— Нет пока. Но это дело техники.
— А зачем ему понадобилась я?
— Не знаю. Может, побоялся, что на правильный след выведешь, а может, правда, с женой хотели деньги забрать.
— Какие деньги?
— Которые в ванной, под плиткой спрятали.
— Ах, эти? Славка тогда долго смеялся, говорил, что бывшая жена сама себя перехитрила. Ну, что ж, не буду отвлекать тебя глупыми беседами. Пора мне, счастливо оставаться.
Калашников лежал на своей видавшей виды кровати (про такие говорят — в ней уже семеро померло) и грустно смотрел в окошко. Точнее — в мешки с землей, которыми оно было заложено. В конце командировки всегда наступала хандра, все надоедало: и этот кубрик, он же больничная палата, и этот дизель-генератор под окнами, ревевший днем, и ночью, и эти симпатичные рожи сослуживцев…
— Звал, командир? — поднял голову Мухин с соседней кровати.
— Нет, только подумал.
— Видать хорошо подумал — яблочком отрыгнулось, а могло бы селедкой. Хуже нет, когда селедкой отрыгается.
— Отвяжись, худая жизнь, — махнул рукой Колдун, — не мешай печалиться.
— Одно слово — муха! — подал голос из противоположного угла Антонов. — Как привяжется, хоть мухобойкой отгоняй.
— Молодец — человек и самолет! — тут же откликнулся напарник. — Здорово сострил — обхохочешься. Тебе бы надо на эстраде выступать между смешными номерами, чтоб народ не слишком веселился.
— А тебе бы надо в сортире жить, там твой дом — муха навозная. Всю комнату грязным тряпьем захламил. Сколько раз говорено — не вешать на батарею смрадные носки.
— Они там сохнут.
— Для этого они: во-первых — должны быть постираны, а во-вторых, ты сейчас удивишься, но должна еще работать батарея.
— Эх, Антоха, если б тебя, как всех нормальных людей, рожали в больнице, а не в КБ имени Антонова, то сейчас ты не завидовал бы нам, живым организмам.
— Ну-ка, заглохли оба! — цыкнул Калашников. — Сейчас каждому работу найду, чтоб не скучали.
Пользуясь временным затишьем, он вновь погрузился в печальные думы. Прав оказался Тетерин, утверждая, что убийцу надо искать не здесь, тысячу раз прав. Так все и получилось: перепахали пол-Чечни, а бандит оказался зэком из родного города. Ну не обидно? И без того настроение паршивое, с заменой до сих пор тянут, а тут еще вся работа вылетела коту под хвост. Нет в жизни счастья и справедливости тоже нет. Казалось, вот он, Гелани, реальный бандит: пойман в засаде, с оружием в руках — что еще надо? Должен был появиться результат, должен. Чутье подсказывало — цвет идет. Ан нет — появилась только дуля, огромная такая, с маком и постным маслицем в придачу.
— Пить что ли начать?! — по-обыкновению, вскрикнул от расстройства Калашников и посмотрел на подчиненных в ожидании глупых комментариев.
— Я начну, пожалуй, без меня, — неожиданно раздался из-за двери грозный раскатистый басок.
— Не понял? — приподнялся на локтях Калашников.
— Что тут непонятного: без друзей пить — небо гневить!
В комнате появился высоченный, смуглолицый, в новенькой форме 'Белая ночь', молодой капитан с усиками.
— Санька, братишка, ты?! — крикнул Колдун, не веря глазам.
— Старший оперуполномоченный РУБОПа по необычайно важным делам капитан Кандиков, — с серьезной миной отрекомендовался офицер и, расплывшись в улыбке, вскинул руки для объятий.
— Вау! — тигром прыгнул на него Калашников. — Саня, дружище!
Они принялись тискать друг друга, хлопая по спинам, пихая под бока, сотрясая за плечи.
— По-моему, это любовь, — поделился впечатлениями Антонов.
— Пойду-ка я на стол собирать, — сползая с кровати, пробурчал Мухин. — Чувствую, сегодня угроза шефа, наконец, сбудется, и мы по-человечески напьемся…
Закончив лобзания, Колдун отступил на шаг назад, еще раз окинул взглядом друга, до сих пор не веря в его появление, и пустился в расспросы:
— Ну рассказывай, дружище, какими судьбами в наши края занесло? Как там Юрий Георгич Зайцев, Витек Гилев, Валерка Половников, да все мужики, как?
— Ты сначала хоромы свои покажи, напои гостя, накорми с дороги, а потом уж допрашивай.
— Чего тут показывать — больница, как больница: коридор да палаты, никаких премудростей.
Друзья вышли из кубрика и отправились на экскурсию по базе:
— На первом этаже у нас каптерка, продсклад, дежурка, ты мимо проходил, наверное, видел.
— Видел, видел: спиной к дверям сидит сопливый лейтенантик, на кнопочки радиостанции любуется. Я его окликнул, когда вас искал, он, бедненький, аж вздрогнул от неожиданности — подходи спокойно, сворачивай шею, забирай оружие.
— Он же не ворота охраняет, там-то, у нас пара часовых стоит.
— Видел, видел: один в туалет побежал, другой — водички хлебнуть, после местами поменялись. Что называется — заходите к нам лечиться и лисенок, и волчица, и жучок, и паучок, и неведомый зверек.
— Что-то ты приврал.
— Мне какой смысл врать, я спокойно прошел, никто даже не окликнул.
— Я про стишок — в смысле, стишок переврал… А проскочил ты свободно потому, что в нашу форму одетый. За своего приняли.
— Думаешь, бандиты к вам в гестаповских фуражках придут?
— Да ладно ты, разошелся. Устали мужики, расслабились, обрыдло все. Давай остальное смотреть.
— Удобное место для нападения, — окинув взглядом длинный коридор, заключил Кандиков. — Один пулеметчик на этаже и хрен кто из комнаты выползет. Кто там дальше живет?
— Барнаульцы, за ними — кемеровчане. Твои земляки, новосибирцы, на втором этаже. Пойдем сначала у нас посидим, потом к своим поднимешься…
— Само собой, посидим, вспомним деньки боевые, суровые, как некоторые меня в Грозненском дэпо бросили.
— Ага, еще вспомним, как некоторые меня у Сунжи кинули.
И то, и другое было правдой. Никто, разумеется, никого не бросал, но при отступлении, а тогда, в 95- м, отступать приходилось частенько, всегда кто-то выходил первым, кто-то последним (прикрывая отход остальных). Так вот, у трамвайного парка первым из огневого мешка выскочил Колдун, а у моста через Сунжу — Кандиков.
— Да уж, есть, что вспомнить, — улыбнулся гость. — Пошли, братишка, соскучился я по тебе страшно, даже в горле пересохло.
Как это часто бывает, в радужные планы героев вмешался неожиданный телефонный звонок.
— Кандиков на связи… Да, я понял… Когда? Сегодня? Хорошо, буду.
— Крутые аппараты рубоповским операм выдают, — с завистью сказал Калашников, рассматривая
