И полезли.
С тылу, из–за домов, мелкими группками, короткими перебежками, под прикрытием дымовых шашек и гранатометов, чехи кинулись на нас, как саранча на рожь. Мы встретили их дружными залпами, но быстро заткнулись, потому что по окнам косым градом забарабанили снайперские пули. До сих пор я считал, что самое страшное на войне — это атака. Но теперь изменил свою позицию, причем, во всех смыслах этого слова. Получив первую пулю в рукав, а вторую в ворот бушлата, я понял, что больше двух очередей из одной бойницы выпускать нельзя — моментально, суки, пристреливаются. Пришлось прыгать от одного окна к другому. Цель, прицел, очередь. Цель, прицел, очередь, очередь. И бегом в следующую комнату. Цель, прицел, очередь. И назад. Однажды зазевался и, уже на выходе, услышал за спиной взрыв гранаты от подствольника. Но помиловала судьба, собрала все осколки в броник, спасибо ей.
Первую атаку отбили с минимальными потерями, несколько раненных и пара контуженных. Санитар (хотя, какой он санитар, такой же вояка, как и мы, просто сумку с медикаментами парню дали перед выходом и сказали: 'будешь санитаром') оказывал пострадавшим посильную помощь.
- Как с патронами, мужики? — поднявшись на наш этаж, спросил Зайцев.
- Пока есть.
- Экономьте, ночью никто не подвезет.
Только до ночи еще надо было дожить.
Высотка снова пустилась в пляс. Духи подключили к миномету пушку. Снаряды дырявили стены, как газету, сметая с окон наши укрепления. Обвалился угол дома. Начались потери. С последним залпом чехи пустили дымы и опять пошли на штурм. Мы отстреливались, уже не целясь, орудуя автоматами, как брандспойтами, заливая подходы к зданию свинцом. Раненые (честь им и хвала) распечатывали для нас цинки и снаряжали магазины. Сами мы успевали только менять пустые рожки. Автоматы, раскалившись, начали плеваться и разбрасывать пули, как брызги. Чтоб попасть в одного духа, нужно было сливать почти весь магазин. В какое–то время показалось, что чехи прорвались на первый этаж, нижняя группа на мгновение стихла. Но только мы собрались мчаться к ним на помощь, как стрельба занялась вновь. Оказывается, парни вскрывали новые ящики с патронами. Боеприпасы были на исходе. Обломав зубы в очередной раз, духи отступили.
- Разбиться по секторам, вести наблюдение! — крикнул с лестницы Зайцев. — Сейчас будем наших прикрывать — патроны везут.
Молодец командир, не терял времени даром, связался с базой, попросил о помощи. Я перешел на другую сторону высотки, осмотрел свое направление: несколько обглоданных пулями зданий и маленький скверик, метрах в трехстах от нас. В окнах домов зияла чернота, на улице гулял ветер. Вроде бы, везде было тихо. Только женщина в темном пальтишке и светлых гетрах украдкой пробиралась к подъезду. Я еще удивился, какой отважный народ эти местные — вокруг война, а они о своих квартирах пекутся. Знал бы тогда цену такой наивности.
Две бээмпэшки, с красными флажками на башнях, остановились на противоположном конце площади. Высовываться из–за домов побоялись. С этой стороны территория считалась нашей, но с флангов все же подбирались духи, поэтому подгонять технику к высотке было нельзя, сожгли б на раз.
Трое солдат, взяв ящики с патронами, друг за дружкой побежали к нам. Когда они достигли средины площади, правый фланг, как прорвало. Затрещали автоматы, забухтели пулеметы, заухали подствольники. Мы ответили тем же. Позиции уже не меняли, специально высовывались из окон, вызывая огонь на себя, чтоб прикрыть мальчишек. Обрабатывали каждый чердак, каждое окно, каждый подъезд. Под таким ливнем чехи не могли, как следует, прицелиться, и лупили в белый свет, как в копейку. Но это не помогло.
Последний из бегущих солдат, будто поскользнувшись, выронил из рук ящик с патронами и повалился на землю. Первые успели проскочить.
- Сука, снайпер! — крикнул кто–то из собровцев.
- Почему, снайпер? — удивился я.
- Потому, что в ноги стрелял. Живой пацан, видишь?
- Он где–то на левом фланге сидит! — заорал другой сибиряк. — Эти уроды справа, нас специально отвлекали.
Я выглянул вниз. Мальчишка, оставляя на земле кровавые следы, на одних руках полз к высотке и (у меня дрогнул кадык) тянул за собой ящик с боеприпасами.
Двое бойцов, с нижнего этажа, бросились вытаскивать парня. Как только они выскочили на середину площади, повторилось то же самое — справа разразился массированный огонь, слева, под его прикрытием — одиночные выстрелы. Бойцы друг за другом попадали рядом с раненым.
- На живца вытягивает, падла! — влетел на этаж Зайцев. — Не засекли, откуда бьет?
- Говорят, слева, — сказал я, перезаряжаясь.
- Никаких движений там не заметил?
- Нет, все было тихо, даже баба в подъезд заходила, — привел я доказательство того, что там никого нет. Разве пойдет женщина в дом, где засели боевики?
- В какой подъезд?
- В первый.
- Под прицел его! — взревел полковник. — Когда следующая группа на площадь выйдет — огонь по всем окнам, что б носу не смогла высунуть!
- Не смогла? — переспросил я.
- Снайперша это. О 'Белых колготках' слышал?
- Нет.
- Биатлонистки эстонские. Наемницами здесь воюют. Злющие, суки, и хитрые, как крысы!
- На этой тоже белые гетры были. Я еще подумал, что странно как–то, в таких условиях, в светлом.
- Понты у них такие. Валить ее надо было, понял?!
Я–то понял, только вот ребятам, что лежали внизу, от этого уже ни горячо, ни холодно. Подставил я ребят. Эта тварь знала, что делала. Нет лучшей мишени, чем, спасающие раненых, бойцы. Поэтому и стреляли эстонки в ноги, ловили на живца'.
Полынцев отложил книгу. И здесь про эстонских биатлонисток. Вот змеи, не живется им спокойно в своем болоте. Правильно сказал Могила, за убийство таких тварей медали давать надо. Неизвестно, сколько на этой Яне загубленных солдатских жизней. Тоже, наверное, в белых колготках по Грозному рассекала. Стоп, стоп, стоп. Белые колготки, медаль, Елисей — какая связь?
Андрей встал с кровати, взяв сигареты, вышел на балкон.
Итак, Могила не насильник — это, с большой долей вероятности, выяснилось в ходе его допроса. К тому же, Юля интуитивно почувствовала в нем приличного человека. В таких вопросах женщинам можно верить. Значит, преступник — чужак. Только почему все решили, что Яну пытались именно изнасиловать? Вспомнился последний разговор с Погремушкиным. Он тогда что–то такое пытался сказать по поводу этой версии, но не успел. Может, и не было никакой попытки? На месте происшествия валялись колготки. А если… Нет, видно, придется завтра еще раз наведаться в пансионат.
Глава 15
Нельзя сказать, чтобы Юля бурно переживала расставание с Полынцевым: не веселилась, конечно, но и не плакала. До близких отношений дело не дошло, и обманутой она себя не чувствовала. Остальное было не так уж важно. Тем более, что своей цели она, все же, добилась, теперь дома есть, о чем рассказать. А по утерянной романтике пусть сам грустит — такую возможность упустил. Вот именно. Опять его выражение проскочило, вот же репей сибирский.
