Шашлыком и шурпой.В тюбетейке линялой,Без рубашки, в пальто,Он с улыбкой усталойВзял два раза по сто.Свой шатер разбивавшийТам, где смерч и буран,Наконец отыскавшийЭтот самый уран, —Он сорвался, геолог,У него, брат, запой…День безветренный дологИ наполнен толпой.Наважденье больное —Чудо русской толпыВ сказке пыли и зноя,Шашлыка и шурпы!В сорок лет он так молод,Беден, робок и прост,Словно трепет и холодГорных рек, нищих звезд.
1963
ТЕЛЕФОННАЯ БУДКА
В центре города, где назначаются встречи,Где спускаются улицы к морю покато,В серой будке звонит городской сумасшедший,С напряжением вертит он диск автомата.Толстым пальцем бессмысленно в дырочки тычет,Битый час неизвестно кого вызывая,То ли плачет он, то ли товарищей кличет,То ли трется о трубку щетина седая.Я слыхал, что безумец подобен поэту…Для чего мы друг друга сейчас повторяем?Опустить мы с тобою забыли монету,Мы, приятель, не те номера набираем.
1963
ВИЛЬНЮССКОЕ ПОДВОРЬЕ
Ни вывесок не надо, ни фамилий.Я все без всяких надписей пойму.Мне камни говорят: 'Они здесь жили,И плачь о них не нужен никому'.И жили, оказалось, по соседствуС епископским готическим двором,И даже с ключарем — святым Петром,И были близки нищему шляхетству,И пан Исус, в потертом кунтуше,Порою плакал и об их душе.Теперь их нет. В средневековом геттоКурчавых нет и длинноносых нет.И лишь в подворье университета,Под аркой, где распластан скудный свет,Где склад конторской мебели, — нежданноЯ вижу соплеменников моих,Недвижных, но оставшихся в живых,Изваянных Марию, Иоанна,Иосифа… И слышит древний дворНаш будничный, житейский разговор.