печенку, хитрый выпердыш. Мало он чаво, чтобы, значится…
И, не договорив своей содержательной реплики и не дожидаясь, пока Жодле успеет что-то сказать, Осип захлопнул перед ним дверь.
Жодле заколотил в дверь кулаками, дергаясь и подпрыгивая, и быстро залопотал на ужасающей смеси русского и французского языков, призванной угомонить не в меру заботящегося о безопасности Жодле Осипа. В двери что-то хрустнуло, и надпись «Gentlemen» откатилась перед глазами француза, а в лицо бросился яркий свет и недовольный голос Осипа:
– Ну куда же ты пресси, хранцуз? Я же ишшо ничаво…
Неизвестно, какой вирус из числа тех, что одолевает утлые мозги ребят «секьюрити» и заставляет их вести себя на манер собаки-ищейки, – неизвестно, какой вирус проник в мозг Осипа. Только он, кажется, в самом деле возомнил, что если будет обшаривать места возможных маршрутов Жодле, то он наткнется на того самого таинственного черного человека, который уже убил в России Рыбушкина и Магомадова и теперь, верно, приглядывал себе новую жертву. Но даже будучи заражен упомянутым вирусом, Осип не успел помешать месье Жодле рвануть в одну из кабинок, на ходу расстегивая штаны, и утвердиться на унитазе.
Осип мотнул головой, но тут же кишечник напомнил ему, зачем, собственно, он сюда пожаловал вместе с Жодле. Напоминание было столь вулканическим, что уже в следующую секунду Моржов подлетел на месте и опрометью ломанулся в соседнюю с Жодле кабинку.
Последующее звуковое сопровождение могли бы оценить только свидетели артиллерийской канонады где-нибудь этак под Сталинградом.
В голове Жодле метались разрозненные мысли: неужели отравили… да что же это такое?… Ну не может быть, чтобы от достаточно приличной пищи, которой Жодле потчевал себя в Петербурге, такое расстройство… что это?
Отравили? Но кто? Как? Отравить в ресторане – это довольно затруднительно.
…Да и у этого несносного Осипа, судя по всему, что-то наподобие. Как-то синхронно он захворал.
Или это нарочно?
Хотя нет, пардон, диарея – это не сымитируешь, как какой-нибудь кашель и прочие насморки.
Жодле дернулся и, со стоном потянув свое длинное тело, почувствовал, будто в его организме словно лопнул большой вакуумный пузырь и теперь стягивает на место былой пустоты все мышечные ткани, все внутренние органы, все кровеносные сосуды – абы как заполнить зияющее ничто.
Месье Эрик пробормотал длинное французское ругательство и, привстав, начал озираться в поисках какой-либо бумаги… бумага висела рядом на цивильной «бронзюшной» вертушке, но Жодле не успел не только воспользоваться упомянутым средством гигиены, но даже хотя бы увидеть его.
Потому что именно в этот момент над ухом парижского гос-тя что-то глухо ударило словно хрипнуло, он рыхло дернулся и тут же почувствовал, как чьи-то сильные жесткие пальцы ухватили его за горло и вцепились в кадык. Жодле отвалился спиной к задней стенке туалетной кабины, по-рачьи, в лучших традициях сельского старшины Гуркина, выпучил глаза… захрипел, перекосив губы, и с трудом перетащил мутнеющий взгляд туда, откуда выпростались эти странные звуки.
И там…
Жодле увидел белую голую пластиковую переборку, отделяющую одну кабинку от другой. Собственно, ничего иного он увидеть и не мог. Но тут – переборка треснула и попросту была пробита, и из пробоя торчала чья-то голая рука, перевитая выпуклыми напружиненными жилами. Пальцы этой руки держали сотрудника французских спецслужб за глотку, и Эрику Жодле хватило трех секунд, чтобы у него кроваво замутилось в глазах и чтобы он понял, что хватку этой отнюдь не выглядящей мощно руки не разжать, что это – совершенный конец и что никто его не спасет.
Никто?
Но… Осип?
Или это и есть – рука Осипа?
Но не было времени размышлять, нужно было пытаться выжить. Он оцепенело поднял руку и вцепился было слабеющими пальцами в запястье своего убийцы. Он попытался надавить на болевую точку, но тут ему показалось, что он сжимает стремительно твердеющий прямо кончиками пальцев строительный бетон.
Ноги Жодле скользнули по кафелю, и он мягко сполз по пробитой переборке на унитаз. Пальцы убийцы мягко разжались, и Жодле остался сидеть мертвым, с посиневшим от удушья лицом и с закатившимися глазами, в самой унизительной позе. Впрочем, к чести француза: по преданию, именно в такой позе умерла императрица Екатерина Великая.
…Жодле катастрофически не везло на ватерклозеты. Его злоключения начались в туалете самолета Москва – Париж, а закончились в роскошном WC ресторана «Арагви».
Осип сидел в своей кабинке и слышал, как сначала что-то грохнуло – очевидно, Жодле так спешил справить нужду, что угодил локтем в пластиковую переборку, – а потом послышалось нисходящее сопение и – звуки, которые стоит оставить без комментариев. Осип оклабился: это еще ничего. Вот, помнится, когда Александр Ильич Астахов страдал запорами… вот это было да!
Моржов хрюкнул и начал помаленьку вылезать из кабинки, застегивая при этом штаны. Он вышел из кабинки и услышал шум текущей воды. Верно, не в меру чистоплотный Жодле моет руки после справления всех великих и малых нужд.
За спиной кто-то кашлянул, и Осип машинально повернулся на звук – и тут же страшный удар в голову заставил перевернуться белоснежный потолок, кафельные стены метнулись перед глазами Моржова, – а потом в лицо одним прыжком, как злобная хищная кошка, бросился пол, остро и холодно вонзился в лоб, в нос, в выпуклые надбровные дуги так и не состоявшегося «месье».
– А-а-а, черррт! – простонал Осип и откатился к стене. Перед глазами метнулась туманная тень, мелькнули руки, державшие в руках что-то кубическое, – и Моржов, сам не ожидавший от себя такой оперативной реакции, успел в последние доли секунды убрать голову и уклониться от направленного в нее предмета, оказавшегося обыкновенным прибором для посушки рук.
Бабах!!
Брызнули осколки; Осип тяжело поднялся, по-обезьяньи, сгорбившись и свесив руки почти до земли, прыгнул на попятившегося убийцу Жодле с рыком: «А-а, падла!!».
Первый выпад Осипа оказался бесплодным: в глазах его все еще мутилось, движения не обрели своей обычной четкости и выверенности, поэтому противник Осипа успел увернуться.
Но длинным козлиным прыжком Моржов отскочил к входной двери и отрезал путь противнику.
– Попался, падла!!
Тот повернулся, вероятно, закрывая лицо, но это угловатое движение, против ожидания, не только не помогло сохранить ему инкогнито, но и, напротив, выдало его: Осип узнал своего соперника. Узнал человека, в самом деле одетого сплошь в черное.
И замер.
Замер от ужаса и изумления.
Однако уже в следующую секунду Осип тяжело прянул на врага и, взмахнув тяжеленной ручищей, наотмашь хлестнул по лицу киллера; и этот удар оказался точным.
Черный человек грянулся оземь. Осип подскочил к нему и схватил за шкирку так, что застегнутая на все пуговицы рубаха впился тому в горло, а потом брызнули пуговицы. Осип силился что-то сказать, но ему удушливо перекрыло горло колючим горячим комом, и потому он только хрипел, удар за ударом направляя в голову черного человека, потерявшего свое инкогнито.
– А-а-а…х-х-х!!
Тот пытался отбрыкиваться ногами, но Осип ударил под коленную чашечку, что-то хрустнуло, а киллер глухо взвыл и обмяк. Верно, потерял сознание от болевого шока. Осип зажал шею черного человека в жестком захвате, раскрошенные очки свалились с окровавленной переносицы гостя из Парижа, и Моржов, пинком раскрыв дверь, ведущую на выход, поволок помятого и оглушенного противника по коридору.
Ноги черного человека волочились по ковровой дорожке.
…Осип в запале не видел, как рука противника, такая показательно безвольная, неподвижная, ползет по бедру и медленно заводится за пиджак. Черному человеку, получившему несколько оглушительных ударов в голову и корпус, тем не менее хватало координации движений для того, чтобы не обнаружить
