Помимо переписки с родителями, я также обменивался письмами с Аннелизой, хотя наши отношения еще не приняли достаточно серьезного характера. Она ни разу не высказала особой тревоги о моей солдатской судьбе в свете грядущей войны, хотя и я сам не часто задумывался о том, что может произойти со мной в бою. С пылом и легкомыслием, свойственным молодости, я чувствовал себя неуязвимым, а возможную войну рассматривал как увлекательное приключение. Если бы мы были опытнее и старше, то мы бы в большей степени опасались военных действий.
Во время боевой подготовки в Люнебурге мы усовершенствовали главные солдатские навыки и умения и получили специальные знания, например о средствах связи. В Ордурфе нам стали преподавать дальнейшие военные премудрости, имеющие целью сражаться с противником в бою и побеждать его. Офицеры настойчиво учили нас основам наступательной и оборонительной тактики пехоты. Начав с действий минометной роты, мы приступили к усвоению правил боевых действий в составе более крупных формирований. В конце концов в полевых учениях приняла участие вся наша дивизия. Несмотря на холодную и снежную зиму Тюрингии, мы практиковались постоянно и вскоре приступили к имитированию полномасштабных боев. Офицеры пытались создать условия, максимально близкие к реальной войне. Помимо маневров, дивизия занималась и другими аспектами боевой подготовки, в том числе и стрелковой.
Зная, что нас готовят к войне, мы не испытывали недостатка в мотивации для достижения высоких результатов солдатского мастерства, учась с утра и до позднего вечера. На все остальное времени у нас практически не оставалось — только боевая подготовка да сон в домиках или палатках. Иногда нас даже ночью поднимали по тревоге.
В зимнюю стужу никому из нас не хотелось отправляться в караул. Тем не менее считалось большой честью попасть в караул в День памяти героев, посвященный миллионам немецких солдат, погибших в годы Первой мировой войны.
В 1940 году этот день выпал на 10 марта, на очень холодное воскресенье. Мне пришлось на 45 минут занять пост возле памятника героям войны в Ордруфе. Подошедшие к нему местные мальчишки изо всех сил пытались рассмешить меня. Оказалось, что не так уж сложно заставить себя не обращать на них внимания, но почти невозможно было удержаться от дрожи, охватившей мое тело из-за невыносимого, как мне тогда казалось, холода. Лишь позднее я узнал, что такое настоящий мороз.
Четыре дня спустя дивизия села в поезд и, преодолев расстояние в 450 километров, прибыла в город Трир, расположенный на излучине реки Саар неподалеку от города Оршольца. Затем в качестве части XXIII корпуса 16-й армии группы армий «А» мы передислоцировались на позиции напротив северного угла французской оборонительной линии Мажино, протянувшейся вдоль франко-германской границы.
В то время как наша пехотная рота заняла бункеры Западной стены, немецкой линии обороны, другие войска расселили в соседних деревнях или в палатках. Вскоре мы получили повышение в званиях, это делалось на основании наших успехов в тренировочных лагерях Люнебурга и Ордруфа.
Получив звание ефрейтора, я испытал чувство законной гордости и воспринял это как заслуженную награду за мои старания.
Хотя на фронте редко обсуждались военно-политические вопросы, я знал, что большинство немцев понимало необходимость и справедливость нашей борьбы с Францией и Англией, которые объявили войну Германии, вступившись за Польшу. Нам тогда казалось, что эти страны пытаются отстоять условия позорного для немцев Версальского договора и не желают нового политического устройства Европы, которое мы пытались отстоять силой оружия. На нашем участке фронта уже произошли случайные перестрелки с французскими войсками, а также отдельные воздушные бои между самолетами люфтваффе и французских ВВС. Мы были уверены, что если нам будет отдан приказ начать полномасштабную войну, то мы выполним его быстро, действенно и решительно. По нашим предположениям, в отличие от долгой позиционной войны прошлого, новая военная кампания на западе будет быстрой, такой, как та, что совсем недавно имела место в Польше.
По мере того как погода той весной становилась теплее, настроение наших войск наполнялось тревожным ожиданием. Хотя в наших настроениях преобладала любовь к родине и гордость за свою роту, полк и дивизию, мы очень быстро поняли, что самое главное в бою — подчинение приказам и осторожность за свою жизнь и жизнь товарищей.
Глава 5
Война на Западе
Мы начали войну в качестве зрителей ранним ясным днем 10 мая 1940 года. В небе у нас над головой немецкие летчики вступили в бой с английской и французской авиацией. Мы с восхищением наблюдали за этим поединком. Нам хорошо был слышен рокот пулеметов крылатых машин, вступивших в схватку за господство в воздухе.
Когда вниз устремился объятый огнем самолет мы восторженно захлопали победителю, подбившему его. Мы как будто стали свидетелями какого-то спортивного поединка, правда, точно не зная, кому принадлежит горящий самолет — нам или противнику. За очень короткое время было сбито пять или шесть самолетов, причем некоторые из них на незначительном расстоянии от нас, примерно в пяти-шести километрах. Известие о том, что сбит, по крайней мере, один немецкий самолет, охладило наш бессмысленный восторг.
После передислокации на французскую границу несколько подразделений 58-й дивизии были отправлены на другой берег реки Мозель, южнее Люксембурга. Последующее наступление на оборонительные укрепления линии Мажино, возможно, имело важную стратегическую цель, однако ее удалось добиться ценой тяжелых потерь с нашей стороны. 18 мая нашу дивизию заменила другая военная часть, и нас отвели обратно в тыл.
Эта военная операция существенно отличалась от тех боевых действий, которые мы отрабатывали во время маневров. Во Франции мы следовали приказам, выполняя их так, как нас учили. Если нам приказывали занять некую позицию в назначенное время, мы атаковали ее в лоб и несли при этом тяжелые потери.
Позднее в годы войны наши офицеры, как правило, не осуществляли боевых операций, не определив предварительно эффективную тактику, чтобы по возможности снизить потери пехоты. Такой подход частично практиковался и во Франции, однако в основном преобладал прусский стиль военного руководства, заключавшийся в одном слове — «Выполнять!». Через два дня после возвращения в Оршольц наша дивизия пересекла территорию Люксембурга длинной колонной людей, лошадей и машин. Главным транспортным средством нашей роты были пароконные фургоны для припасов. На них перевозились наши вещи вроде обмундирования и продуктов, что позволяло нам передвигаться пешком налегке с одной лишь винтовкой и боеприпасами. Несмотря на то что нам не нужно было нести рюкзак, флягу с водой, противогаз и прочее снаряжение, долгие пешие переходы были очень утомительными. Чтобы поберечь ноги, большинство из нас старалось занять место в фургоне или на соединенных вместе двух телегах-двуколках. На одной находились боеприпасы и артиллерийский расчет, вторая тащила гаубицу. Если для перевозки 75-мм гаубицы требовалось четыре лошади, то для более тяжелой, 150-мм гаубицы — уже шесть.
Как то было положено любому командиру роты, риттмейстер Рейнке ездил на лошади, для которой выделялся солдат-конюх, однако таким солдатам чаще всего приходилось ухаживать еще за четырьмя- пятью лошадьми.
Чтобы получить необходимое количество тягловой силы в период, предшествовавший началу войны, вермахт по всей Германии реквизировал лошадей у крестьян, которые при этом лишались порой половины поголовья. Ввиду того что подобные реквизиции считались лишь временной мерой на период кратковременного — так представлялось руководству вермахта — военного конфликта, крестьяне не получали никакой компенсации. Поэтому не стоит удивляться, что вскоре вермахт прекратил столь непопулярные меры, как только получил в свое распоряжение лошадей на оккупированных территориях.
