«Значит, – подумал полковник Дронин, – значит, возможно, эта Будёна Матвеевна спала на кровати Ларцевой, матери Леонида Павловича, которого сейчас разыскивают, если он не стал в раннем детстве жертвой маньяка… А что нам это дает?.. Ничего, кроме эмоций».
– Ну что, Рыков? – спросил Дронин капитана по-свойски. – Чего думаешь?
– Все это дурной мистикой попахивает!..
– Согласен… Но связь улавливается!
– Так кого искать? – казалось, у самого себя вопросил капитан.
– Обоих.
– Кого обоих?
– И Криницина, и сына его Северцева! Оба могут быть живыми, оба могут быть мертвыми!
– И завхоз Берегивода, – зачем-то сказал вслух Рыков. – Булгаков прямо…
Полковник с некоторым удивлением взглянул на своего подчиненного. Никогда не замечал за ним книгочейства…
– Был такой следователь, – пояснил капитан. – До революции…
– А-а, – обрадовался экскурсу в историю Дронин. – Ты – молодец, к осени майора гарантирую!
– Спасибо, товарищ полковник!
– Копай эту мутоту до вечной мерзлоты! Найдешь, сразу всю обойму вгоняй! Только миллион нужно государству вернуть!..
– Есть, товарищ полковник!
Один раз его не было целый год.
Машенька часто плакала. Слезы сделали ее лицо бледным, почти прозрачным для внутреннего света, а оттого еще прекраснее лик девицы стал, а страдания обогатили душу настолько, что женщина целиком оборотила ее к Богу. Бог узрел чистую душу, а потому наделил сердце Машеньки Махаоновой покоем.
И бесконечные ожидания, и думы о муже проходили в Машенькином организме совершенно философским образом. Воспитанная батюшкой Иваном Самоиловичем второстепенной фигурой при муже, она скопила в своем сердце огромное терпение. У нее было предостаточно времени, чтобы смиряться и покоряться обстоятельствам.
Уже давно Машенька поняла, что Леонид вовсе никакой не лилипут волшебный. Обманул ее, неопытную, и женил на себе – совершенное дитя, лишенное разума… Она не корила мужа за обман, особенно, когда мальчик, наделенный мозгами взрослого человека, вымахал на голову выше ее. Конечно, лучше быть, как баскетболист ростом, чем лилипутом… В лилипуте, должно быть, все лилипутское… Хотя зачастую в груди маленьких людей бьются огромные сердца! Но то сердца…
Если Леонид не появлялся подолгу, то от него непременно приходили переводы на значительные суммы, позволяющие Машеньке существовать безбедно. Эта регулярная материальная поддержка позволяла молодой женщине быть уверенной, что их отношения совсем не закончены. Доказательством ее выводов служили возвращения Леонида.
Однажды он явился среди зимы, стоя в открытом кузове грузовика, наполненного южными розами. Он стоял на выскобленных досках, широко расставив ноги, в расстегнутом щегольском кашемировом пальто и освещал ее, высунувшуюся в окно, глазами, излучающими свет страсти. Потом Леонид любил свою Машеньку Махаонову так нежно и так сладко, что даже малые сомнения в остывании мужниного сердца покидали ее красивую голову.
– Ты – тайна, которую я не разгадаю никогда! – шептал Леонид.
И была в его голосе интонация, которая говорила Машеньке, что это не просто слова нежности, что в них заключен какой-то глубокий, сокрытый от нее смысл.
Она отвечала просто:
– Люблю тебя… Открыта вся… Исследуй!..
И он отвечал на ее разрешение истовостью первопроходца. Пытался лететь! Казалось, достигал скорости света, казалось, открывалось ему нечто огромное – Космос, Вселенная, которую он так тщетно искал прежде!.. Ему грезилось, что сейчас он вберет в себя весь этот непостижимый объем, вдохнет разом; чудилось, что сознание человеческое перерастет мигом единым в качественно иное состояние!.. Но в сей же миг пик удовольствия разрушал все его достижения, опуская сознание с невероятных высот до обычного, человеческого…
Иногда от досады Леонид плакал.
Тогда Машенька его утешала всей душой своей, в которой был сокрыт этот Космос, эта Вселенная, к которым он так стремился, но которые ему никогда не будет суждено познать в этой жизни…
А однажды он привел с собой странного рыжего мужика, представив его своим другом Романом.
– Не узнаешь? – усмехнулся Леонид.
– Нет, – виновато улыбнулась Машенька.
– Ромка Псих! Интернат помнишь?
– Ромка Псих? – изумилась она, разом очутившись в своем детстве.
Ромка криво оскалился, вместо улыбки показывая свои черные от табачной смолы зубы.
– Привет, Махаонова!..
За столом Рыжий напился, а потом ночью, когда Машенька встала по нужде, набросился на нее,
