Воспитательницу из сада для сирот?..
Будёна кивнула. Леонид побледнел лицом.
– Отвернись к стене!
Чигирь послушно повернулась к Леониду затылком. Она ждала выстрела, а потому зажмурила глаза.
Его пальцы ловко свернули крышечку с пузырька из-под валерианки, он посветил фонариком сквозь мутное желтое стекло, удовлетворившись броуновским движением хищных насекомых. Взболтнул пузырьком, а потом поднес его к большому рыхлому уху Будёны Матвеевны. Она вздрогнула, будто хотела попасть в синхрон с выстрелом, но того не произошло, лишь в ушной раковине похолодало.
– Тихо, тихо, – попросил Леонид, успокаивая. – Ничего страшного…
Рыжие муравьи стекли тоненьким ручейком прямо в ушной проход, а для надежности ночной гость заткнул слух комочком ватки, заблаговременно пропитанной стеарином.
– Вот и все, – сообщил Леонид. – Я еще минутку посижу с тобой. Хорошо?..
Сначала ей показалось, что кто-то скребется к ней в мозг, будто просится войти в мысли… Потом она почувствовала хруст, похожий на сминаемую обертку для цветов… Целлофан, целлофан!..
В этот момент Леонид уже прикрыл за собою дверь материнской комнаты. Английский замок приветливо-прощально щелкнул, оставляя Будену в смертном одиночестве.
Когда он вышел на лестницу и спустился на пролет вниз, то услышал дикий крик… Он встретил его равнодушно…
Будёна кончалась в страшных муках, сходя с ума от бешеной боли, а Се-Се, картограф и бывший сладострастец, теперь тугоухий старик, спал себе покойно в бывшей комнате Слоновой Катьки, становясь этой ночью законным вдовцом…
Леонид чувствовал, что по его следу пошли легавые.
Он уходил от них, совершенно не боясь – знал наверняка, что его мыслительный аппарат лучше любого компьютера, а уж тем более ментовских мозгов…
Леонид решительно бросил квартиру на Герцена, законсервировав ее до лучших времен, снял другую, просторную, хоть и на окраине. Машеньке ничего не объяснял, да она, собственно, и не любопытствовала излишне. Об одном лишь жалела – оставленный приход со стареньким Иваном Самойловичем… Но и в Тушино имелась действующая церковь, правда, пустая, так как батюшка в ней болел пьянством, старух в районе было мало, а молодежь не подтянулась пока к вере отцов.
Стоя на коленях перед образом Богородицы, она неустанно просила для себя ребеночка. Шептала молитвы почти громко, объясняя, что лет ей более тридцати уже, а материнства нет…
– Мальчика-девочку, все равно… Счастья им хочу!.. И себе…
И Богородица услышала мольбы Машеньки, чья душа всегда была открыта для небесного света.
В мае месяце, в конце его дней, она точно знала, что беременна…
Машенька сообщила об этом Леониду при первой возможности.
– У нас будет сын, – возвестила она.
В этот момент муж отправлял в рот пригоршню турецкой черешни, сплевывая косточки в открытое окно и слушая звуки выстрелов, доносящиеся со стрелкового полигона.
Он обернулся на новость и спросил:
– Что он тебе сказал?
– Кто? – не поняла Машенька.
– Сын.
– Ему всего тридцать дней…
– Значит, ничего.
Она была обескуражена.
– Ты не рад?
Он не знал. Ему надо было подумать…
Ему надо было вообще о многом подумать…
Он жил какой-то странной жизнью, промышлял крупным разбоем и ни с кем не общался, кроме Ромки Психа, который к тридцати годам практически спился и уже не годился для дел, и Машеньки, жены.
Рад ли он, что у него будет сын?.. Всю жизнь существовать разочарованным в физической убогости человеческого бытия!.. Ждать момента перехода в иное сознание!.. Будет ли его сын таким же, как он ? Сохранит ли он в себе то Великое знание, после того как родится?.. Или мальчишка получится обыкновенным, который вряд ли доживет до понимания Е = mc
У Леонида защемило в сердце. Он обернулся на Машеньку, которая продолжала обескураженно смотреть на мужа, и улыбнулся ей.
– Конечно, рад!..
Он произнес эти слова так искренне, что Машенька в единый миг стала совершенно счастливой. Она ухватилась обеими руками за пока еще совершенно плоский живот и затараторила об их будущем – «а что вдруг не только мальчик родится, но и девочка?»…
– Ах, жаль, что Серафима Ильинична не увидит наших деток!
